22 июля 1831 года Пушкин пишет письмо Петру Александровичу Плетневу.
Два месяца назад они встретились в Петербурге, куда Пушкин приехал с молодой женой, но теперь нагрянувшая в Петербург холера разлучила их. Пушкин живет в Царском Селе. Плетнев уехал из Петербурга к себе на дачу, и связывают их письма, идущие через карантины, где письма протыкают и окуривают.
Письмо это хорошо известно, но оно такое характерно пушкинское, что я позволю себе процитировать чуть больше, чем надо непосредственно для дела.
Пушкин пишет: «Письмо твое от 19 крепко меня опечалило. Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убиваетдушу. Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь всё еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет рости, выростет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо. Вздор, душа моя; не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы.
<…> К стати скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами): царь взял меня в службу — но не в канцелярскую, или придворную, или военную — нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы, с тем, чтоб я рылся там, и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли?» [XIV. С. 197 – 198].
Обратим внимание на фразу: «скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами)». Действительно, официального оформления еще не было. Только на следующий день, 23 июля, из канцелярии ІІІ Отделения за подписью графа А. Х. Бенкендорфа вице-канцлеру графу К. В. Нессельроде будет направлено отношение: «Его Величество Государь Император повелеть мне изволил уведомить Ваше Сиятельство, чтобы Вы, Милостивый Государь, определили в государственную Коллегию Иностранных Дел, известного нашего поэта Титулярного Советника Пушкина, с дозволением отыскивать в архивах материалов для сочинения Истории Императора Петра Первого» [Дела III Отделения собственной его императорского величества канцелярии об Александре Сергеевиче Пушкине. СПб., 1906. С. 122].
Однако, говоря «да останется это <…> между нами», Пушкин несколько лукавил, так как еще накануне, 21 июля, он уже писал П.В. Нащокину в Москву: «Нынче осенью займусь литературой, а зимою зароюсь в архивы, куда вход дозволен мне царем» [XIV. С. 196]. Правда, здесь нет упоминания о занятиях именно историей Петра І, но, надо полагать, для Нащокина не было секретом желание Пушкина заняться ею.
И хотя 3 сентября Пушкин еще продолжает «секретничать» и пишет тому же П. В. Нащокину: «царь (между нами) взял меня в службу, т.е. дал мне жалования, и позволил рыться в архивах для составления Истории Петра I», но так или иначе (не исключено, что свою роль сыграли и чиновники, через которых шла переписка по поводу допуска Пушкина к архивам для занятия историей Петра І) – так или иначе, эта новость стала распространяться в обеих столицах и не только в них.
20 августа Орест Михайлович Сомов из Петербурга пишет Михаилу Александровичу Максимовичу в Москву: «Скажу вам приятную новость: Пушкин сделан историографом Петра Великого, причислен к Иностранной Коллегии, и велено открыть ему все возможные архивы. Он живет покуда в Царском Селе, в котором покуда не было холеры. Спасибо Царю за Пушкина; а желал бы я видеть рожу <П.П.>Свиньина, когда он услышит эту новость. Он уже 12 лет корпит над какою-то историею Петра Великого» [Русский архив. 1908. № 10. С. 264].
9 сентября Николай Михайлович Языков из Москвы пишет Василию Дмитриевичу Комовскому в Петербург, спрашивая: «Правда ли что Пушкинпожалован в Историографа Петра Первого? Здесь много об этом толкуется» [Литературное наследство. Т. 19 – 21. М., 1935. С. 46].
13 сентября князь Петр Андреевич Вяземский из подмосковного Остафьева пишет в Москву графу Федору Ивановичу Толстому («Американцу»): «Сказывают, что Пушкин назначен историографом Петра Великого» [Литературное наследство. Т. 58. М., 1952. С. 105].
А на следующий день, 14 сентября, Александр Иванович Тургенев из Москвы пишет Василию Андреевичу Жуковскому: «Обними историографа Петра I-го, так прошел здесь о нем слух, но только слух». – Александр Иванович тут же готов включиться в помощь новому историографу: «Скажи ему, что одна из рукописей о Петре I (на немецком), о коей Карамзин так выгодно отзывался, есть у меня; что не худо иметь и сербскую его биографию, в Венеции в двух частях вышедшую, и кое-что другое, о чем нужно справиться с моим архивом и с журналами. Все к его услугам; но как выбрать из громады, которую теперь начинают приводить в порядок?» [Прометей. Т. 10. М., 1975. С. 365].
Через два дня, 16 сентября, А.И.Тургенев снова пишет В.А.Жуковскому: «Для биографа Пушкина нужен и журнал Шотландца <Патрика Гордона>, служившего у нас с младенчества и вряд ли не до кончины Петра. У меня копия с него в Лондоне, здесь, в Архиве оригинал и в Петербурге у меня оглавление оного» [Литературное наследство. Т. 58. С. 105 – 106].
И эту заинтересованность и готовность помогать Пушкину в работе над историей Петра І Александр Иванович Тургенев, в отличие от других, просто любопытствующих и сомневающихся, сохранит до последних дней поэта.
19 сентября московский почт-директор Александр Яковлевич Булгаков пишет своему брату петербургскому почт-директору Константину Яковлевичу Булгакову в Петербург: «Лестно для Пушкина заступить место Карамзина, ежели только правда это. Пусть употребит талант свой, ум и время на дело полезное, а не на вздорные стишки, как бы ни были они плавны и остры» [Русский архив. 1902. № 1. С. 87].
Тем временем, 28 сентября из Москвы в Петербург приезжает Михаил Петрович Погодин, чтобы похлопотать о публикации и постановке своей только что законченной трагедии, которая называется «Петр I». Почти сразу по приезде он отправляется в Царское село, которое уже освобождено от карантинов, и читает свою трагедию Пушкину и Жуковскому, которые высоко оценивают ее, хотя и делают замечания. Читает он свою трагедию и в Петербурге.
Тема истории Петра І занимает общество.
6 октября брат покойного поэта Дмитрия Веневитинова Алексей Владимирович Веневитинов, служащий в Петербурге, пишет своей сестре Софье Владимировне и ее мужу графу Егору Евграфовичу Комаровскому: «Я расскажу Вам кое-что, что Вас насмешит — Пушкин пишет историю Петра Великого, а Погодин написал трагедию о нем. Вы подумали бы наоборот» [Литературное наследство. Т. 58. С. 105].
23 октября А.И.Тургенев в Москве записывает в дневнике: «Вечер у Свербеевых, потом у кн. <Дмитрия Владимировича>Голиц<ына, московского военного генерал-губернатора>. Разговор о Пушкине и Петре I с Уваровым, с к<нязем> Голиц<ыным>» [Русская литература. 1964. № 1. С. 126].
Дольше всех, кажется, в Пушкина-историка Петра І не верит поэт Н.М.Языков. 4 ноября он пишет из Москвы своим братьям в Уфу: «Неправда, что Пушкин сделан историографом Петра: он получил только дозволение от государя рыться в архивах и библиотеках! В Москве прибавят вечно втрое!» [Пушкин. Исследования и материалы. Т. 11. Л., 1983. С. 276].
Естественно, я привел далеко не полный перечень откликов на новость о Пушкине-историографе.
Но вернемся к одному из первых откликов. Помните? Орест Сомов писал Максимовичу: «желал бы я видеть рожу Свиньина, когда он услышит эту новость. Он уже 12 лет корпит над какою-то историею Петра Великого».
Павел Петрович Свиньин в это время живет в своем имении Богородское, в Костромской губернии. Поздней осенью эта новость доходит и туда, причем одновременно с только что вышедшими «Повестями Белкина».
Свиньин переписывался со многими литераторами, в частности – с Иваном Ивановичем Дмитриевым и военным историком Александром Ивановичем Михайлóвским-Данилéвским.
Его письма к Михайловскому-Данилевскому сохранились в фонде последнего, в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, и, насколько я могу судить, пока не публиковались.
«Читали ли вы повести Белкина? Как Вам кажутся? по моему проза неподдержит славы творца Руслана, и я непонимаю как Правительство могло возложить на поэта дерзкаго, своенравнаго, прихотливаго – писать Историю Петра Великаго, (если это правда!) Удивляюсь, как и Пушкин взялся за предмет столь трудный, скучный, многодневный? Впрочем, чему дивится: нынешним Гениям всё возможно: он чай неоткажется пойти в Адмиралы?» [ОР РНБ. Ф. 488, оп. 1, ед. хр. 32. Л. 252 об. – 253].
Известие о поручении Пушкину писать историю Петра І, действительно, задело Свиньина за живое и, чтобы утвердить свой приоритет, он срочно пишет и отправляет Николаю Ивановичу Гречу в «Северную пчелу» статью в виде письма к Михайловскому-Данилевскому, в спешке даже не поставив последнего в известность об этом. Статья названа: «Письмо П. П. Свиньина к Его Превосходительству А. И. Михайловскому-Данилевскому об Истории Петра Великого, им составляемой». Статья датирована: «Богородское, 10 ноября 1831». Если эта дата соответствует истине, то выходит, что Свиньин написал ее даже раньше, чем отправил Михайловскому-Данилевскому только что процитированное письмо.
Вот – эта статья, разумеется, с выпусками:
«Вы желаете знать, почтеннейший друг Александр Иванович, как подвигается мой шестилетний труд, труд, для котораго я оставил столицу, и поселился въ лесах Галицких, который я надеялся, в тишине деревенскаго кабинета, неувлекаемый разсеяностями и соблазнами городской жизни – кончить в течение нынешняго года? – К сожалению я должен признаться, что чрезвычайно ошибся в своем расчете, и в полтора года весьма мало прибавилось к двум томам Истории царствования Петра Великаго, вами виденным. Но сей, по видимому, худой успех, вознаградился существенно во многих отношениях для Автора. Во-первых он превозмог самый величайший труд, требовавший большаго спокойствия ума и еще большаго терпения: он сделал свод всем разногласиям, находящимся в печатных и письменных творениях о Петре І, им собранных на всех почти Европейских языках; пересмотрел и извлек все нужное из бумаг, полученных им из Архив <sic!> Архангельской, Астраханской, Воронежской, Казанской и Таганрогской, и с светильником строгой критики – опровергнул одно, утвердил другое. Наконец вынужденным нашелся совершенно переделать столичный труд свой, имев возможность обнять все целое, чего не в состоянии бы был сделать в шуму большаго света, открыв многия особенности, которыя ускользнули бы в городе, которыя могли быть схвачены, замечены при постоянном и покойном обдумывании великаго предмета! <…>
Пленясь славою, счастием быть Историком сего Благодетеля России, сего идеала человеческаго величия, я ничего не пощадил для получения сего права, и ласкаю себя надеждою, что История, мною составляемая, если не будет совершенно достойна Великаго Петра, то, по крайней мере, удовлетворительнее всех изданных доселе о Нем повествований. Ласкаю себя надеждою, что в ней найдутся и многия важныя события, ускользнувшия от прочих Историков, равно как раскрытие истинных причин всего темнаго, недосказаннаго в них. <…>
Когда половина труда моего, т. е. три тома, совершенно отделаются, я приступлю к подписке, и между тем, как они будут печататься, надеюсь кончить остальные, так что Гг. подписчики получат, прочитают и обсудят труд мой вполне. Я полагаю, что подобныя многотомныя творения нельзя издавать по частям, что от этого теряется цена сочинения и не удовольствуется любопытство читателя. Как вы думаете? и пр. и пр.»
Статья будет напечатана 4 декабря 1831 г., и Михайловский-Данилевский, вероятно, с удивлением ее прочитает, так как только в этот самый день Свиньин, наконец, будет писать ему:
«Почтеннейший друг Александр Ивановичъ!
<…> на прошлой почте я отправил к Гречу письмо об успехах Истории Петра Великаго, которое я адресовал на ваше имя, желая во первых именем вашим украсить сии строки, излившиеся при получении мною известия – будто Пушкину поручено сочинение сей истории; во вторых, действительно, батюшка Александр Ивановичь, я воспользуюсь вашим обещанием просмотреть и исправить мою Историю со стороны военной и скоро начну с Полтавской битвы которую доставлю вам со всеми противоречиями и несообразностями, которыя найдены мною во множестве описаний сего славнаго дела? А потому кому же как не вам мог адресовать я отчет об успехах шестилетняго труда моего, труда, занимающаго весь ум мой и воображение? »[ОР РНБ. Ф. 488, оп. 1, ед. хр. 32. Л. 259 – 260].
Пушкин, если и прочитает статью Свиньина, то значительно позже, так как накануне ее публикации, 3 декабря 1831 года, он отправится из Петербурга в Москву, где пробудет почти до конца декабря.
8 декабря А. И. Тургенев в Москве записывает в дневнике: «Был у Пушкинаи разговаривал о Петре I» [А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1985.Т. 2. С. 206].
А 21 декабря М. П. Погодин пишет С. П. Шевыреву в Рим: «Пушкин здесь, но что-то пасмурен и рассеян. <...> Проект его — писать Историю Петра, кажется, еще не утвержден» [Русский архив. 1882. № 6. С. 191].
М. П. Погодин не подозревает при этом, что как раз на следующий день будет «не утвержден» его «Петр І». Ни цензурный комитет, ни Главное управление цензуры не рискнули пропустить трагедию М. П. Погодина, в которой речь шла о деле царевича Алексея. Был представлен доклад императору, и 22 декабря Николай I наложил резолюцию: «Лицо императора Петра Великого должно быть для каждого русского предметом благоговения и любви; выводить оное на сцену было бы почти нарушение святыни, и по сему совершенно неприлично. Не дозволять печатать» [Русская Старина. 1903. Февраль. С. 315 – 316].
К погодинской трагедии нам еще предстоит вернуться в дальнейшем.
24 декабря Пушкин покидает Москву, а в середине января 1832 года туда приезжает П. П. Свиньин [Московские ведомости. 1832. 20 янв. № 6; указан среди приехавших с 14 по 18 января].
Явно, стремясь утвердить свой приоритет в написании истории Петра І, он 23 января выступает на заседании Общества Истории и Древностей Российских при Московском Университете. В «Московских ведомостях» [13 февр. № 13], в сообщении об этом заседании, будет сказано: «Д.<ействительный> Ч.<лен общества> П. П. Свиньин прочел отрывок из сочиненной им Истории Царствования Петра І, коею он занимается в продолжении 7 лет».
Через два дня после заседания А. И. Тургенев пишет князю П. А. Вяземскому в Петербург: «Кланяйся Пушкину <…>. Скажи, что я слушал в Истор<ическом> обществе – вступление в историю Петра I Свиньина и Архивские замечания на оное <Алексея Федоровича> Малиновского и прагматические Антона <Антоновича Прокоповича->Антонского» [Прометей. Т. 10. М., 1975. С. 366].
В начале марта Свиньин возвращается в Богородское [Московские ведомости. 1832. 5 марта. № 19; указан среди выехавших из Москвы с 29 февраля по 3 марта], где снова принимается за работу над историей Петра І, которую, было, приостановил, занявшись написанием исторического романа «Шемякин суд».
К Пасхе, которая в 1832 году пришлась на 10 апреля, роман его готов к выходу в свет, и Свиньин рассылает знакомым билеты на его получение, поздравляя со светлым праздником и не преминув напомнить при этом о своей работе над историей Петра и посетовать на трудности. Мысль о вынужденном соперничестве с Пушкиным не дает ему покоя.
«14 Апреля 1832.
Любезнейший, почтеннейший друг Александр Ивановичь!
Теперь позвольте доставить вам билет на получение моего маранья: Шемякин Суд. Роман сей уже печатается и скоро выдет в свет. <…> Теперь я принялся крепко за Историю Петра; но несмотря на мое усердие, на богатство источников – часто прихожу в отчаяние, чувствуя несовершенство своих способностей, боюсь, что не в состоянии буду оправдать ожиданий публики и воздвигнуть монумент, достойный моего Героя!
Неужели Пушкин решился взяться за сию обузу? Другое дело, еслиб он написал поэму, в роде Генриады или Владимира <имеются в виду эпическая поэма Вольтера 1728 г., «Генриада», посвященная французскому королю Генриху IV, а также эпическая поэма Хераскова 1785 г., «Владимир возрожденный», в позднейших изданиях – «Владимир», посвященная крещению Руси>. Я уверен, что автор Бахчисарайскаго фонтана, превзошел бы Волтера и Хераскова, но сочинитель Повестей Белкина необещает быть достойным историком великаго Петра, – где нужен не один слог, но глубокомыслие, постоянство и – терпение. Впрочем мне весьма лестно иметь столь знаменитаго антагониста, так как и в Шемяке мне соперничеству есть Полевой, обещавшийся Ширяеву <московскому книгоиздателю и книгопродавцу> поставить такой же роман за 10,000 руб, к 1832 году: деньги взял, а еще только кончил первый том [ОР РНБ. Ф. 488, оп. 1, ед. хр. 32. Л. 289 – 289 об.]. Речь идет о романе Н. А. Полевого «Клятва при гробе Господнем. Русская быль XV века».
Вероятно, примерно в это же время и примерно то же самое, добавив еще сообщение о рождении дочери, Свиньин пишет и Ивану Ивановичу Дмитриеву в Москву, на что Дмитриев отвечает ему:
«Москва. 1832 г. апреля 18-го.
Милостивый государь Павел Петрович. Если я не успел отплатить вам взаимным приветствием вас с достижением великаго праздника, так ничто не помешает мне от всего сердца поздравить вас и милостивую государыню Надежду Аполлоновну с новорождённою. Дай Бог ей доброе и прочное здоровье. Да будут чада чад ваших утешением вашей глубокой старости. Между тем, пока вы еще в мужестве лет ваших, прошу вас не робеть и не ослабевать в начатом деле. При достаточном запасе матерьялов, нужно только иметь тонкую разборчивость в выборе, проницательность в критическом разсмотрении оных, верное и в надлежащем порядке изложение событий, на языке правильном, простом, но благородном, каков Карамзинский, (не в осуду будь сказано Полевому и его обезьянам), тогда без риторских усилий автора, слог его получит благозвучие, силу и красоту, а умный читатель, не подозревая и сам того, и философический взгляд, и политическия соображения, и энтузиазм к описываемому лицу, если оно того стоит. Вы, может быть, разсмеетесь тому, что бывший дееписатель мухи, вороны, крота и кошек < басни «Муха», «Пчела и муха», «Осел, обезьяна и крот», «Рысь и крот», «Петух, кот и мышонок», «Кот, ласточка и кролик»>, осмеливается говорить о прагматической биографии человека. Мне самому это смешно, но не краснею: между авторами и приятелями, взаимно доброхотствующими, первою обязанностью должна быть искренность». [Сочинения Ивана Ивановича Дмитриева. Т. ІІ. Проза. – Письма. СПб., 1893. С. 303]
Это письмо Дмитриева было опубликовано в 1893 году без комментариев, и не было ясно, о каком биографическом труде Свиньина в нем идет речь. Сопоставление же его с письмом Свиньина к Михайловскому-Данилевскому, написанному в эти же дни, не оставляет сомнения в том, что речь идет о написании истории Петра І.
В тот же день, когда Дмитриев отвечает Свиньину, сам Свиньин, продолжая рассылать билеты на свой «Шемякин суд», пишет президенту Императорской Академии наук Сергею Семеновичу Уварову, не упуская случая напомнить о своих трудах над историей Петра:
Богородское, Костромской губернии, в Галич
Милостивый государь Сергей Семенович!
В часы отдохновения от головоломной и чрезвычайно утомительной работы, заключавшейся в продолжении двух лет сличением повествований, печатных и письменных, о Петре Великом, мною собранных в великом множестве, я написал роман: Шемякин суд или последнее междусобие удельных князей русских, и почитаю обязанностию препроводить к Вашему Превосходительству билет на получение сей безделки» [Российский архив. Вып. ІІ – ІІІ. М., 1992. С. 81].
К этому времени толки в обществе о Пушкине-историографе постепенно затихают в отсутствие пока каких-либо видимых результатов. Только в письмах людей, достаточно близких к Пушкину встречаем упоминания на эту тему.
8 декабря 1832 года Петр Александрович Плетнев пишет Жуковскому о Пушкине: «Он больше роется теперь по своему главному труду, т. е. по истории, да кажется в его голове и роман копышется» [Плетнев П. А. Сочинения и переписка. СПб., 1885. Т. 3. С. 521].
Действительно, Пушкин в это время активно пишет «Дубровского», который, похоже, в январе 1833 г. приводит его к замыслу «Истории Пугачева». Работа над «Историей Петра» отодвигается, хотя как раз в начале февраля 1833 года на одном из балов Николай I заговорил с поэтом о его работе над историей Петра I. Во время этого разговора Пушкин, вероятно, ссылаясь на большой объем работы, попросил себе в помощники М. П. Погодина, дав тем самым понять, что скорого окончания работы ждать не приходится.
Как известно, в том же январе 1833 г. Пушкин избирается в члены Российской Академии, а следом за ним, в мае, членом Академии становится и Свиньин, представивший туда, между прочим, свою рукопись «Истории царствования Петра I» [Русские писатели. 1800 – 1917. Биографический словарь. Т. 5. М., 2007. С. 524].
Свиньин в это время живет в Петербурге. В феврале Пушкин обращается к нему с просьбой дать для прочтения имеющиеся у Свиньина записки Александра Васильевича Храповицкого, статс-секретаря Екатерины II. Пушкин, естественно, не сообщает Свиньину, что записки нужны ему для работы над историей Пугачева, но Свиньин, конечно, понимает, что для работы над историей Петра I они не могут быть нужны. Возможно, в этом Свиньин видит знак того, что Пушкин занимается историей Петра не так уж активно, и это может несколько успокоить его.
Заканчивается 1833 год, проходит 1834-й. Ни Пушкин, ни Свиньин ничего о Петре I не публикуют. Пушкин прорабатывает труд Голикова «Деяния Петра Великого». Свиньин, вероятно, также продолжает работать над рукописью, но в обществе об их работах над историей Петра никаких толков практически нет, тем более что в самом начале 1835 года в свет выходит пушкинская «История пугачевского бунта».
23 февраля 1835 года в Петербург приезжает Погодин [Intelligenzblatt der St. Peterburgischen Zeitung. 1835. 27 Feb./11 Marz. № 47]. Он общается с Пушкиным и 11 марта пишет в Москву, в редакцию журнала «Московский наблюдатель», сообщая, в частности: «Пушкин погружен в источники Истории Петра Великаго» [Московский наблюдатель. 1835. Март. Кн. 2. С. 442]. Книжка журнала с этим письмом Погодина выйдет в свет 24 апреля. Это будет первое публичное сообщение о работе Пушкина над «Историей Петра I».
И тут, неожиданно, осенью этого (1835) года в заочное состязание за написание истории Петра І включается Николай Алексеевич Полевой. После запрещения «Московского телеграфа» (весной 1834 года) он попытался получить в 1835 году разрешение на издание богато иллюстрированного, большого формата, продолжающегося сборника (часто называемого журналом) «Живописное обозрение», но буквально самое имя Николая Полевого оказалось под запретом. Тогда роль издателя «Живописного обозрения» взял на себя известный московский содержатель типографии Август Семéн, а Полевой стал анонимным редактором сборника и анонимным автором большинства статей, в нем печатавшихся.
Сборник выходил примерно раз в две недели не книжками, а тетрадками, листами, которые впоследствии переплетались в тома. Первый лист вышел 1 июля 1835 года, а в 14-м листе была напечатана большая статья Н. А. Полевого (естественно, без подписи) «Памятник Петра Великого», в которой он не столько рассказывает о петербургском памятнике Петру І, сколько рассуждает о роли Петра I в истории России и о том, «что России определена в будущем великая роль в Истории Европы; что Россия конечно должна внести новую стихию в мир западный».
Говоря о написании истории Петра I, Н. А. Полевой, в частности, пишет:
«Все доныне изданныя истории Петра Великаго никуда не годятся: Вольтер просто написал вздор; Голиков издал только собрание материалов; Бергман только сократил Голикова; о других не стоит упоминать. <…>
Не знаем, настало-ли время для такого сочинения, сомневаемся даже в том, есть-ли между современниками нашими кто нибудь, которому было-бы дано от Бога призвание на такой подвиг <…>.
Явись, счастливец, если ты уже существуешь в этом мире, возсоздай нам жизнь Петра, уничтожь нелепые толки и близорукую опрометчивость, которая не понимает Великаго и дерзает судить об нем, даже осуждать его».
Н. А. Полевой пишет так, как будто ничего не знает ни о работе Пушкина над историей Петра I, ни о работе П. П. Свиньина, хотя не знать об этом он, конечно, не мог. Но и о своем желании заняться историей Петра І он не упоминает.
Лист «Живописного обозрения» с этой статьей начали раздавать подписчикам 2 октября, а 26 октября в Москву приехал Николай І и пробыл в ней два дня [Московские Ведомости. 1835. 30 окт. № 87 и 2 нояб. № 88]. Его, как всегда, сопровождал граф Александр Христофорович Бенкендорф.
Вот как вспоминал впоследствии об этих днях брат Николая Полевого Ксенофонт Алексеевич:
«Император Николай часто посещал Москву, и его почти всегда сопровождал граф А. Х. Бенкендорф. В один из таких приездов, граф спросил у состоявшего при его канцелярии чиновника, занимавшего в Москве должность цензора периодических изданий: “А что поделывает Полевой? как живет он?” Надобно заметить, что чиновник был за много лет прежде знаком с Николаем Алексеевичем, но в описываемое мною время они почти не видались. На вопрос графа он отвечал: “Полевой заведывает редакцией небольшого периодического издания «Живописное обозрение» и пишет там прекрасные статьи”. Бывший при этом московский оберполицеймейстер, генерал свиты его величества Лев Михайлович Цынский, прибавил с своей стороны, что он по обязанности наблюдая за всеми поступками Николая Алексеевича Полевого, не может сказать о нем ничего, кроме доброго; Полевой живет тихо, скромно, трудится и редко показывается в обществе. “А что же это за журнал, которого редактором Полевой?” спросил граф Бенкендорф у своего чиновника (не называю его, потому что он здравствует и в настоящее время <писано в 1865 г.>). Тот вынул из своего портфеля листки “Живописного обозрения” и, представляя их графу, сказал: “Вот издание Полевого. Прошу ваше сиятельство обратить внимание на статью «Памятник Петру Великому в Петербурге» и вы согласитесь со мною, что нельзя писать благонамереннее и лучше”. Граф пробежал указанную ему статью, и она произвела на него такое благоприятное впечатление, что он воскликнул: “Я сейчас представлю это государю императору!” И с листком в руке он ушел во внутренние комнаты дворца, а через несколько времени возвратился с веселым лицом и сказал своему чиновнику: “Государь император чрезвычайно доволен статьею о Петре Великом и поручил мне изъявить свое благоволение за нее автору” <…>
Он <чиновник> с радостным лицом приехал к Николаю Алексеевичу, намекнул ему о доброй вести и привез его к графу Бенкендорфу, который объявил ему высочайшее благоволение и объяснил, что Государь готов поощрять его во всех полезных трудах. После разговора с графом Бенкендорфом, брат мой поуспокоился за свою будущность» [Николай Полевой: Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов. – Л., 1934. С. 334 – 335].
М. К. Лемке в книге «Николаевские жандармы и литература» без всякой аргументации отнес этот эпизод к осени 1836 г. [Лемке М. К. Николаевские жандармы и литература 1826–1855 гг. По подлинным делам III Отделения собств. е. и. величества канцелярии. СПб., 1909. С. 104]. Владимир Николаевич Орлов также без какой-либо аргументации связал его с пребыванием Николая I в Москве в августе 1836 г. [Н. Полевой. Материалы… С. 487]. Но этот эпизод не мог иметь место в 1836 году, когда Полевому уже было разрешено заниматься историей Петра І. Оба исследователя, вероятно, упустили из виду проезд Николая I через Москву в октябре 1835 г. Без сомнения, именно после этого одобрения (в октябре 1835 г.) Н. А. Полевой решился обратиться вскоре через шефа III Отделения к царю за дозволением написать свою историю Петра I, о чем речь будет впереди.
Похоже, что эта статья Полевого снова потревожила покой Свиньина, работа которого над историей Петра І пока не вылилась ни в какую публикацию. Пушкин, правда, тоже ничего пока о Петре І не напечатал, но это соперничество продолжает беспокоить Свиньина, о чем он, вероятно, и пишет И. И. Дмитриеву. Дмитриев, в августе этого (1835) года побывавший в Петербурге и встречавшийся там с Пушкиным, успокаивает Свиньина в своем письме от 26 ноября 1835 г.: «Не пугайтесь соперничества: я виделся не однажды с Пушкиным, и он стоит в том, что не пишет истории <Петра I>» [Сочинения Ивана Ивановича Дмитриева…С. 319 – 320].
Полевой же, ободренный словами Николая I о готовности «поощрять его во всех полезных трудах», в январе 1836 г. направляет в Петербург графу А. Х. Бенкендорфу письмо с просьбой о высочайшем соизволении писать задуманную им «Историю Петра Великого», излагая план своей работы.
Начинает он письмо словами:
«Если бы Богу угодно было благословить мое всегдашнее желание, посвятить время и труд на изображение безсмертных дел Петра Великаго, я почел бы это обязанностью остальной жизни моей» [Лемке М. К. Николаевские жандармы… С. 100].
А заканчивает он изложение плана своего труда так:
«Без воли Царя намерение неисполнимо: молю Бога, да будет во услышание Его желание человека готоваго посвятить время и труд полезному и безкорыстному подвигу!» [там же. С. 101].
16 января Н. А. Полевой сам отправляется в Петербург [ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 9. Ед. хр. 993. Т. 1. Л. 105 об.], вероятно, для того, чтобы в случае необходимости дать какие-то разъяснения лично. В столицу, согласно информации в «Санктпетербургских ведомостях», он приезжает 20 или 21 января [Санктпетербургские ведомости. 1836. 2 фев. № 27].
Тем временем, граф А. Х. Бенкендорф 19 января пишет Николаю I всеподданнейшую записку, направляя ему письмо Полевого:
«Известный Вашему Величеству Полевой, бывший издателем московскаго журнала “Телеграф”, человек с пылкими чувствами и отлично владеющий пером, имеет сильное желание писать историю Петра I-го. Он прислал мне свои мысли по сему предмету, и краткое изложение плана предполагаемой истории. Бумагу сию, примечательную, как по мыслям в ней заключающимся и по самому изложению ея, долгом поставляю представить у сего Вашему Императорскому Величеству» [Лемке М. К. Николаевские жандармы… С. 102].
Ознакомившись с присланными бумагами, Император пишет резолюцию:
«Историю Петра Великаго пишет уже Пушкин, которому открыт архив Иностранной Коллегии; двоим в одно время поручить подобное дело было бы неуместно» [там же. С. 102].
25 января Бенкендорф извещает Полевого:
«Его Величество с благоволением удостоил принять Ваше намерение; но не мог вполне изъявить Монаршего соизволения на все Ваши предположения по той причине, что начертание истории Петра поручено уже известному литератору нашему А. С. Пушкину, которому, вместе с тем, предоставлены и все необходимые средства к совершению сего многотруднаго подвига.
Впрочем, Государю Императору было бы приятно, если бы Вы употребили способности и Ваши сведения на предприятие, драгоценное для сердца каждаго Русскаго. <…>
По Высочайшему повелению, все государственные архивы открыты для г. Пушкина; и потому Государь Император равномерно изволит находить неудобным, чтобы два лица, посвятившия труды свои одному и тому же предмету, почерпали необходимыя для себя сведения из одного и того же источника.
Передавая Вам таковыя мысли Его Величества, не скрою от Вас, Милостивый Государь, что и по моему мнению, посещение архивов не может заключать в себе особенной для Вас важности, ибо ближайшее разсмотрение многих Ваших творений убеждает меня в том, что, обладая в такой степени умом просвещенным и познаниями глубокими, Вы не можете иметь необходимой надобности прибегать к подобным вспомогательным средствам» [там же. С. 102 – 103].
Н. А. Полевой воспринимает это письмо как разрешение писать историю Петра I, хотя и без допуска к архивным документам, и 31 января или 1 февраля отправляется обратно в Москву [Санктпетербургские ведомости. 1836. 15 фев. № 36].
8 февраля профессор Московского университета и цензор Иван Михайлович Снегирев запишет в дневнике:
«Был у Н. А. Полевого, приехавшаго из Спб с приятными надеждами: ему поручено Государем писать Историю Петра I по ходатайству Бенкендорфа» [Русский архив. 1902. № 10. С. 164].
Тем временем, на сцене опять возникает М. П. Погодин.
6 февраля 1836 г. в Москве раздается подписчикам шестнадцатая (вторая октябрьская) за 1835 г. книжка «Московского наблюдателя» [Московские ведомости. 1836. 5 февр. № 11]. В ней напечатаны «Сцены из жизни Петра Великого» М. П. Погодина, представлявшие собой отрывок из второго действия его трагедии «Петр І». Между прочим, разрешение на их печать дал тот же цензор Павел Степанович Щепкин, который пропустил и пушкинскую оду «На выздоровление Лукулла», вызвавшую гнев С. С. Уварова и большие толки в обществе, которые к этому времени еще не затихли.
К середине февраля книжка «Московского наблюдателя» со «Сценами из жизни Петра Великого» доходит до Петербурга. Уваров, естественно, не спускающий теперь глаз с московского журнала, немедленно обращается к попечителю Московского учебного округа графу Сергею Григорьевичу Строганову, являющемуся по должности и председателем Московского цензурного комитета, с требованием принять меры по отношению к цензору и автору, вероятно, помня о запрещении печатать трагедию Погодина.
В архиве М. П. Погодина сохранилась записка, датированная 25 февраля 1836 г.:
«Попечитель просит Михайла Петровича Погодина пожаловать к нему сего утра после Университетской его Лекции» [НИОР РГБ. Ф. 231/II, картон 52, ед. хр. 87, л. 7].
«С лекц<ии> к Строг<анову >. – Строжайши<й> выговор Цензору от Увар<ова> за Петра. – Я объяснил что ни он ни я виноваты. – Каков Уваров за Лукулла. – Не утерпел чтоб не поехать и не посмеяться с Акс<аковым Сергеем Тимофеевичем>» [Philologica. 2003/2005.Т. 8. № 19/20. С. 63].
Как именно оправдался Погодин, неизвестно, но этим история с его «Петром І» и завершилась.
Полностью свою трагедию Погодин сможет напечатать только в 1873 году.
16 марта И. М. Снегирев пишет преподавателю русского языка и словесности, профессору Виленской медико-хирургической академии Ивану Николаевичу Лобойко:
«Н. Полевому государь, столь благодетельный, позволил писать под августейшим его покровительством Историю Петра I. И так, теперь три историографа Петра I: Пушкин, П. Свиньин (своекоштный) и Полевой. Всякой из них представляет особенное, рассматривая сего героя с разных сторон» [Пушкин А. С. Письма. – М.; Л., 1935. Т. 3. С. 566].
Но похоже на то, что разрешение Полевому писать историю Петра І широкого отклика в московском обществе и даже среди московских литераторов не получило. Во всяком случае, в достаточно полно сохранившейся переписке этого времени московских и петербургских литераторов упоминаний об этом нет.
В 1836 году Пушкин начинает издавать журнал «Современник», что может служить для Свиньина и Полевого признаком того, что написание истории Петра І снова не является для Пушкина первоочередной задачей, так как оба они, издававшие в свое время журналы, хорошо представляли себе, каких усилий и затрат времени эта работа требует.
Но любопытно, что публикуя в «Живописном обозрении» краткие биографии русских писателей, Николай Полевой завершает небольшую заметку о Пушкине словами: «Теперь занимается историею Петра Великого, для которой приготовил уже много материялов, и издает журнал: Современник». Эта заметка появляется в 47-м листе «Живописного обозрения», вышедшем 15 июля 1836 года.
К осени слухи о дозволении Полевому писать историю Петра І все-таки достигают П. П. Свиньина, доставляя ему новые беспокойства, и он, очевидно, обращается за разъяснениями в Москву, снова – к Ивану Ивановичу Дмитриеву, который отвечает ему 12 октября 1836 года, сообщая, в частности: «Здесь ничего не слышно о предприятии Полевого писать историю Петра Великого» [Сочинения Ивана Ивановича Дмитриева... С. 326 – 327].
Трагическая смерть Пушкина оставила незавершенной его работу над «Историей Петра». Мы можем только строить предположения о том, закончил бы он эту работу или нет.
Так или иначе, Свиньину и Полевому уже не угрожала так угнетавшая их конкуренция Пушкина.
Немецкий географ Иоганн Коль оставил любопытное свидетельство (на него мне указал Виктор Семенович Листов).
Летом 1837 года Коль оказался в Москве. Любознательный немец не упускал случая совершенствоваться в русском языке. Как-то он посетил одну из книжных лавок на Никольской улице, где их было много, и имел продолжительную беседу с книгопродавцем, который, в частности, поведал ему о взлетах и падениях Николая Полевого. История Полевого так заинтересовала Коля, что он в тот же день отправился к нему, был радушно принят и провел вечер в беседах с Николаем Алексеевичем.
В 1841 году Коль издал в Германии записки о пребывании в Москве, в которых рассказал и о Полевом: что-то, вероятно, по рассказу неизвестного нам книгопродавца, а что-то, видимо, со слов самого Николая Полевого. Коснулся он и ситуации с написанием истории Петра І. Поведав о поручении Пушкину написать эту историю и о том, как медленно подвигалась работа поэта, Коль отметил, что «еще при жизни Пушкина Полевому намекнули, что, если он о том попросит, дело, возможно, будет передано ему. Полевой набросал даже уже своего рода введение, продром, или пролог к такому труду; оно было предъявлено императору, который нашёл его вполне соответствующим своим собственным представлениям» [Коль И. Г. Москва 1837 – 1841. Записки путешественника. М., 2005. С. 291 – 292]. Как мы видим, этот рассказ Коля вполне соответствует действительности.
Напомню, что беседа Коля с Полевым происходила летом 1837 года.
Завершает он свой рассказ словами: «Смерть Пушкина теперь должна была окончательно повернуть всё дело в благоприятную для Полевого сторону» [там же. С. 292].
Полагаю, что и Свиньина посещали аналогичные, до некоторой степени, мысли.
Только в 1839 году, в майском номере «Отечественных записок», появилась, наконец, первая публикация Свиньина: «Нарвская битва. Отрывок из третьей части “Истории царствования Петра Великого”» [Отечественные записки. 1839. Т.3. №5. Отд. ІІ. Науки. С.95 – 111]. Но и эту публикацию сам он уже не увидел. Он скоропостижно скончался 9 апреля 1839 года. Судьба его рукописи «Истории царствования Петра Великого» мне неизвестна.
Братья Полевые переживали в эти же годы очень тяжелые в материальном отношении времена, и, наконец, Николай Алексеевич взялся за написание истории Петра І, надеясь, прежде всего, с ее помощью поправить их материальное положение. В марте 1841 года он обращается с просьбой разрешить ему работать в архивах, но, неожиданно для себя, после благосклонного отношения к его просьбе и графа А. Х. Бенкендорфа, и князя Александра Николаевича Голицына, получает отказ [Записки Ксенофонта Алексеевича Полевого. СПб. 1888. С.517]. В письме от 20 марта 1841 года он рассказывает брату: «Возвратясь домой, почувствовал жестокий припадок спазм, и пролежал сутки, пока одумался, плюнул на все и принялся опять за работу» [там же. С. 517].
Через два месяца, 15 мая 1841 года он пишет Ксенофонту Алексеевичу: «Не будем скрывать, что от людей ожидать нечего <…>. Что я могу сделать? Что ты? Что до меня, то я твердо уверен в труде, которым я теперь занимаюсь, что он спасет нас и изведет из ада, где мы теперь мучимся. Говорю об «Истории Петра Великого», которой посвящаю теперь все время» [там же. С.521]. 4 сентября того же 1841 года Полевой уже сообщает брату: «Первый том “Истории Петра Великого” я получил из цензуры, и тотчас приступил к печатанию» [там же. С. 528].
Но выйдет эта «История» в четырех частях только в 1843 году. Вероятно, в первый момент новинка вызвала в обществе интерес, и Николай Полевой напишет брату 3 июня 1843 года: «Успех “Истории Петра Великого” здесь решительный, ее переводят уже на немецкий язык» [там же. С. 555]. Но интерес, похоже, быстро угас. Во всяком случае, материального благополучия это издание братьям Полевым не принесло.
Я не берусь судить о научном и литературном значения этой работы. Показательным, на мой взгляд, является то, что ни в одном биографическом очерке о Николае Полевом, как в дореволюционном «Русском биографическом словаре», так и в очерках, предваряющих современные издания работ Полевого, и даже в вышедшем к 100-летию со дня смерти Полевого отдельной книжкой очерке его жизни и деятельности [В. Е. Евгеньев-Максимов, В. Г. Березина. Николай Алексеевич Полевой. Очерк жизни и деятельности. 1846 – 1946. Иркутск, 1947] я не нашел ни одного упоминания об «Истории Петра Великого». Она приводится только в библиографических списках произведений Полевого.
Правда, в специальной работе Аллы Ервандовны Шикло «Исторические взгляды Н. А. Полевого» [М., 1981], при характеристике его взглядов на петровскую эпоху есть среди других ссылок и отдельные ссылки на «Историю Петра Великого», но какого-либо разбора или оценки этого его труда не дается.
Так завершилось это заочное состязание трех современников.
