Прошлое мое выступление перед Пушкинской комиссией состояло из нескольких сюжетов, связанных с изданием пушкинского журнала «Современник» (см.: И.С. Сидоров - Несколько сюжетов из истории пушкинского "Современника").
На этот раз каких-либо самостоятельных сюжетов у меня нет. Это будет, скорее, отчет о моих занятиях в петербургских архивах.
Цель занятий была – попытаться ответить на некоторые вопросы, возникшие при работе над материалами 1836 г. для «Хроники жизни и творчества А.С.Пушкина».
Вопросы нередко возникали при проверке тех или иных цитат или дат, и не всегда удавалось на эти вопросы ответить, обращаясь к печатным источникам.
Начну с такого примера.
Александр Иванович Тургенев писал из Парижа в Петербург князю Петру Андреевичу Вяземскому 26 апреля (2 мая) 1836 г.:
«У меня сидел Бутовский и просил написать к тебе или Пушкину о желании его быть сотрудником в его журнале, о чем уже писал к нему по поручению Пушкина его приятель из Петербурга. Бутовскому недостает жалования на приятное житье в Париже, и он хочет из своей литературной деятельности сделать себе маленький доходец. Он уже писал для Библ<иотеки для> чтения; но дух ея ему не нравится, и он предпочитает Пушкина. Библ<иотека для чтения> дает 200 руб. за печатный лист, а Бутовский, обещая поставлять от 4-х до 5 листов ежемесячно, хочет, чтобы журнал или Review положил ему оклад; напр. 200 <р. ассигнациями> в месяц. Не имея понятия о сих расчетах и не зная таланта Бутовскаго, я ничего не мог сказать ему, кроме того, что Пушкин еще начинает дело свое и, вероятно, не обезпечил еще себя вполне подписчиками; я предложил Бут<овско>му написать проэкт условий своих и доставить ко мне для отправления к вам; вместе с сим, для образца он обещал приложить и статью свою, кажется, о картинной выставке. Я заметил ему, что он работает более по технологической части, а Пушкина Review вряд ли охотно будет принимать статьи подобнаго содержания; но он уверяет, что он может писать и о литтературе и об искусствах. Тем лучше! и что, сверх того, может служить Пуш<кин>у комиссионером и высылать скоро и удобно книги и журналы, кои П.<ушкин> желал бы отсюда выписывать. Relato refero – и более ничего; ибо, повторяю, ничего не читал из сочинений Бут<овско>го. Перешлю вам его записку, а вы или через меня, или через других, или сами можете войти с ним в сношение. Я вряд ли уже буду в Париже, когда ответ на это предложение может быть сюда прислан» (Литературное наследство (ЛН). М., 1952. Т. 58. С. 124. Текст дополнен по оригиналу; см.: Рукописный отдел ИРЛИ (РО ИРЛИ). Ф.309, № 2454, лл.10 об. – 11).
Первый публикатор этого письма В. В. Ерофеев, а вслед за ним и другие авторы (см.: Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. – Л., 1989. С. 54 – 55; Русские писатели. 1800 – 1917: Биогр. словарь. – М., 1989. – Т. 1. С. 377; Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. 1999. Т. 4. С. 431), считали, что речь в письме идет об Иване Григорьевиче Бутовском, военном в отставке, литераторе, переводчике.
Меня смутило то, что этот Бутовский был издателем записок Н. А. Дуровой «Кавалерист-девица. Происшествие в России» и занимался этим изданием в Петербурге уже с конца июля 1836 г. Во всяком случае, 4 августа он передал рукопись первой части в Санктпетербургский цензурный комитет (см.: Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 777, оп. 27, д. 200, л. 29 об. – 30).
Судя по приведенному письму Тургенева, приходивший к нему Бутовский находился в Париже на службе (получал жалованье) и явно не собирался скоро оттуда уезжать (готов был писать ежемесячно и поставлять из Парижа книги).
Естественно, я посмотрел в адрес-календаре за 1835, 1836 и 1837 годы состав российского посольства в Париже. Никакого Бутовского там не нашлось.
Обращение к «Русскому биографическому словарю» и другим справочникам тоже ничего не прояснило.
Поэтому я и хотел посмотреть в Петербурге оригиналы писем Тургенева, которые публиковались очень фрагментарно. В них могла быть какая-то дополнительная информация о парижском Бутовском. Кроме того, в РГИА хранится обширная коллекция формулярных списков чиновников, служивших по гражданскому ведомству, отсортированная по алфавиту фамилий. Можно было поискать Бутовских там.
Естественно, не ради одного Бутовского я отправился в Петербург. Похожих неувязок в рукописи «Хроники» постепенно накопилось достаточно. А кроме того, имелись просто некоторые открытые вопросы. Вдруг удастся найти ответы на них.
Но закончу с Бутовским.
Действительно, обнаружилось, что в одном из писем, хранящихся в рукописном отделе Пушкинского Дома, А.И.Тургенев называет Бутовского «секретарем Мейендорфа» (см.: РО ИРЛИ. Ф.309, № 2454, лл.3 об.), а в обнаруженном формулярном списке некого Александра Ивановича Бутовского говорится о назначении его 24 августа 1835 г. «к находящемуся в Париже Агенту Министерства Финансов Статскому Советнику Барону Мейендорфу, для письмоводства» (см.: РГИА. Ф. 1349, оп. 3, № 325, лл. 44 об. – 45).
Конечно, в письмах Тургенева речь идет именно об этом А. И. Бутовском.
Напомню фрагмент тургеневского письма, с которого начал рассказ: «У меня сидел Бутовский и просил написать к тебе или Пушкину о желании его быть сотрудником в его журнале, о чем уже писал к нему по поручению Пушкина его приятель из Петербурга».
Ясно, что Пушкин, скорее всего, знал Александра Ивановича Бутовского, если обращался к нему через его приятеля.
Что мы узнаём об этом новом (для нас) знакомом Пушкина из его формулярного списка?
16 февраля 1834 г., «по окончании наук в С. Петербургском Университете, выпущен из онаго с степенью кандидата и определен в Азиатский Департамент Министерства Иностранных Дел, в число канцелярских чиновников», а в мае того же года «из кандидатов Университета переименован в Коллежские Секретари». 21 августа 1835 г. «из Азиатскаго Департамента уволен, для продолжения службы по ведомству Министерства Финансов» и «зачислен на службу по Департаменту Мануфактур и внутренней торговли», а через три дня, 24 августа 1835 г., «по Высочайшему Его Императорскаго Величества повелению, назначен к находящемуся в Париже Агенту Министерства Финансов Статскому Советнику Барону Мейендорфу, для письмоводства» (см.: РГИА. Ф. 1349, оп. 3, № 325, лл. 44 об. – 45).
Таким образом, вопрос с Бутовским прояснился.
Правда, сотрудником «Современника» он не стал, так как князь П. А. Вяземский в ответном письме А. И. Тургеневу отозвался о нем отрицательно (Остафьевский архив князей Вяземских (ОА).– СПб., 1899. Вып. 3. С. 330). Было это сделано с ведома Пушкина или нет, остается неизвестным. Учитывая, что Пушкин сам обращался к А. И. Бутовскому через его приятеля, то не исключено, что Вяземский убедил Пушкина в непригодности А. И. Бутовского как сотрудника журнала, но возможно и то, что он ответил Тургеневу и без ведома Пушкина.
В отличие от А. И. Бутовского сам Александр Иванович Тургенев был активным корреспондентом «Современника» и заботился о посылке в Петербург самых разнообразных материалов, которые могли бы быть использованы в журнале.
В феврале 1836 г. А. И. Тургенев близко познакомился с Ламартином и 17(29) февраля писал князю П. А. Вяземскому:
«Вчера провел я первый вечер у Ламартина. Он просит у меня стихов Пушкина в прозе; стихов переводных не хочет. Я заказал сегодня графу <Г. П.>Шувалову перевести, но еще не остановился на выборе пиесы» (см.: ОА. Вып. 3. С. 301).
Кстати, и здесь я столкнулся с тем, что В. И. Саитов, комментируя это письмо в «Остафьевском архиве», пишет, что «Шувалов – вероятно, граф Андрей Петрович» (см.: там же. С. 685), хотя на самом деле речь идет о служившем при миссии в Париже его брате Григории Петровиче. Это отметил еще М. И. Гиллельсон в своей статье о Тургеневе в десятом выпуске «Прометея» (1974; с. 396), но любопытно, что в «Летописи» Н. А. Тарховой (см.: Т. 4. С. 403), где при этом письме дается ссылка и на «Остафьевский архив», и на статью Гиллельсона, в именном указателе фигурирует все-таки Андрей Петрович, а не Григорий Петрович Шувалов.
Но это – попутно.
Вернемся к письмам Тургенева.
12(24) апреля 1836 г. А. И. Тургенев пишет князю П. А. Вя¬земскому в очередном письме (цитирую по публикации в «Литературном наследстве»):
«Ламартин обещал мне прислать экземпляр своей речи для “Review” Пушкина. Я все еще не мог достать ему чернового перевода стихов Пушкина. – Не пришлете ли Вы?» (см.: ЛН. Т. 58. С. 120).
О какой речи Ламартина говорит Тургенев, в комментариях не поясняется. А было бы интересно знать.
В рукописном отделе Пушкинского Дома хранится огромный и даже еще не обработанный полностью архив Тургеневых. До сих пор используются еще дореволюционные, в каких-то местах переправленные его описи.
Хранятся там и дневники А. И. Тургенева. Большинство из нас знакомо с выписками из его дневника 1836-1837 гг., опубликованными еще П. Е. Щеголевым в коротких выдержках, упоминающих о Пушкине.
Мне давно хотелось познакомиться с этим дневником, что я и сделал в последнюю поездку в Петербург. Я понимал, что для серьезной работы с ним необходимо значительное время, но мне хотелось хотя бы взглянуть на него. Именно только с этой целью я и заказал этот дневник, уделив основное внимание письмам, цитаты из которых мне надо было выверить.
Дневник оказался очень солидной, так сказать, «амбарной» книгой – побольше рабочих тетрадей Пушкина и заведомо толще их. Вся книга заполнена тесными строчками, написанными убористым, но вполне разборчивым почерком. Достаточно разобраться внимательно с одной-двумя страницами, и дальше читается уже достаточно легко.
По публикациям может создаться впечатление, что записи его достаточно лаконичны. Но это связано с тем, что публиковались только фрагменты с упоминанием Пушкина, а на самом деле каждая дневная запись может занимать до нескольких страниц.
Достаточно было просто полистать его, как это сделал я, чтобы понять, какое культурное богатство он в себе хранит. Насколько я могу судить, внимательно были прочитаны только части дневника, охватывающие периоды, когда Тургенев и Пушкин одновременно были в Петербурге и встречались. Отсюда и были сделаны опубликованные выписки. Но и на других страницах дневник содержит какие-то мысли и высказывания Тургенева о Пушкине, и, кроме того, он отражает всю ту общественно-культурную атмосферу, в которой они оба жили, а это не менее важно, чем конкретные бытовые факты. Одним словом, дневники Тургенева безусловно заслуживают полной публикации и внимательного подробного комментирования, и это важно не только для пушкинистики.
Итак, листая страницы дневника, написанные еще в Париже, я наткнулся на упоминание Ламартина и недалеко от него – Пушкина.
Вот – выписанный мною фрагмент:
«18<6> Апреля. <…> К Кн.<язю> <Э. П.>Мещер<ско>му и с ним <…> на 17е Генеральное Собрание «Общества Христианской нравственности» <…>. Наконец Ламартин – sur le concours, relative à l’abolition de la peine de mort <о конкурсе, относящемся к запрещению смертной казни. – франц.>, отдал отчет в 62 сочинениях, представленных обществу из коих 40 посредственных, 20 хороших и из 20 – 10 заслуживают награды. Много прекрасных мыслей, он хвалил Россию за уничтожение смертн.<ой> казни. <…> Ламартин приглашал меня идти с ним домой, дорогой кто-то пристал к нам и мы втроем дошли до Тюлер.<ийского> сада; он распрашивал нас об успехе его отчета, сказав, что в два дня написал его, жена переписала, что полагает, что истощил все что было писано об уничтож.<ении> Смер.<тной> Казни. Обещал прислать мне для Пушкина журнала копию с отчета» (см.: РО ИРЛИ. Ф. 309, № 316. Лл. 7 об. – 8).
Из этой дневниковой записи мы узнаём, о какой речи Ламартина шла речь в письме А. И. Тургенева к князю П. А.Вяземскому. И если бы этот материал был прислан, он мог бы действительно представлять интерес для «Современника». Другой вопрос – удалось ли бы провести его через цензуру, но можно было бы сделать акцент, например, на том, что Россия была похвалена Ламартином за отмену смертной казни.
Еще одно маленькое замечание по поводу публикации этого письма Тургенева. Напомню, он пишет: «Я все еще не мог достать ему <Ламартину> чернового перевода стихов Пушкина». Так напечатано в «Литературном наследстве». В оригинале же слова «чернового» нет, а есть слово «литерального», то есть буквального, подстрочного перевода (см.: РО ИРЛИ. Ф. 309, № 2460. Л. 5). Публикатор просто не смог разобрать слово «литерального» или не смог его интерпретировать и без всяких оговорок поставил вместо него слово «чернового». Поэтому-то я и предпочитаю, если есть возможность, все цитаты проверять по оригиналам.
Как известно, письма Тургенева и присланные им материалы были использованы и в первой, и во второй книжках «Современника».
Во второй книжке была напечатана статья Пушкина «Французская Академия», представляющая собой собственно публикацию речей двух французских академиков, предваряемую небольшим предисловием Пушкина. Речи эти были присланы Тургеневым.
В той же второй книжке «Современника» была напечатана пушкинская же статья «Российская Академия».
Несколько слов об этих статьях.
18 января 1836 года состоялось заседание Российской Академии, на котором Пушкин отсутствовал. Заседание было не совсем обычным. На нем не рассматривались ни словарные статьи, ни внутренние хозяйственные вопросы Академии. Состоялось несколько сообщений, касающихся истории Академии, ее бывших членов (И.И.Лепехина, Н.М.Карамзина), некоторых общелитературных вопросов, а также были зачитаны стихи, посвященные Александру I и императрице Марии Федоровне.
Возможно, такой характер заседания определился тем, что на нем присутствовал избранный на предыдущем заседании Академии ее почетным членом принц Петр Ольденбургский, двадцатитрехлетний генерал-лейтенант, племянник императора Николая І (сын великой княгини Екатерины Павловны).
Материалы этого заседания были изданы отдельной книжкой, так и названной: «Заседание, бывшее в Российской Академии 18 января 1836 года».
Сохранился экземпляр книжки, принадлежавший Пушкину, с не большими его пометами. Пушкин воспользовался ею при написании статьи «Российская Академия».
Нижняя граница времени написания статьи определяется, естественно, временем приобретения Пушкиным этой книжки, а верхняя граница – датой обсуждения его статьи в цензурном комитете. Эта дата известна.
28 апреля 1836 г. состоялось заседание Санктпетербургского цензурного комитета, на котором заслушали, в частности:
«Словесный доклад Г. Цензора Крылова о статье для Современника, под заглавием: Российская Академия. Г. Цензор сомневался сам по себе пропустить в оной статье два места: 1.) Замечания Императрицы Екатерины II по тому случаю, когда представляли ей, что в приготовляемом Академиею словаре занимаются буквами Н. потом П., и 2.) сообщенное издателем сведение о сочинении Карамзина: Древняя и новая Россия, которое никогда не было напечатано и известно весьма не многим. Комитет разрешил оба упомянутые места, допустив их к напечатанию» (см.: РГИА. Ф. 777, оп. 27, д. 29, лл. 25).
Напомню, что, как писал П. В. Анненков, «Пушкин был чуть ли не первым человеком у нас, заговорившим публично о “Древней и новой России” Карамзина. Дотоле трактат ходил по рукам секретно, в рукописях, как опозиционный и, по мнению других, даже агитаторский голос не призванного советчика» (см.: П.В.Анненков и его друзья. СПб., 1892. С. 421).
Итак, верхняя граница написания пушкинской статьи: до 28 апреля.
Что касается нижней границы, то в качестве нее принимали конец января 1836 года, исходя из того, что книжка, естественно, была напечатана после заседания 18 января. Уточнением этой границы как-то никто не занялся.
На книжке нет привычной даты цензурного разрешения. Дело в том, что Академия имела свою типографию, в которой свои материалы печатала без визы цензурного комитета.
Поэтому я решил заглянуть в Санктпетербургский филиал Архива РАН (СПб АРАН), где хранится фонд Российской Академии.
Действительно, там оказалось даже отдельное небольшое дело, посвященное напечатанию интересующей нас книжки, а в журнале заседаний Российской Академии нашлись сведения и о ее распространении. Итак, на заседании 7 марта 1836 г. слушали:
«Рапорт Типографии об отпечатании 500 экз. книги под названием: «Заседание, бывшее в Российской Академии 18 Января 1836 года». <…>.
Справка: Академия, в Собрании 25 Января и 15 Февраля положила издать сказанную книгу под заглавием «Чтение в Академии 18 Января 1836 года». Но Гну Президенту <А. С. Шишкову> угодно было переменить сие название на вышесказанное. <…>.
Из присутствовавших сего числа Членов изъявили желание иметь сей книжки: Г. Президент 6, Господа: Вельяминов 4, Поленов 10, Бороздин 4, Загорский 3, Малов 5, Кн. Шаховский 5, Перевозчиков 1, Лобанов 25, Руссов 3, Востоков 1, Федоров 10, Языков 5 и фон Гец 5, итого 87 екз.
Определено: желаемое вышепоимяно¬ванными Г.Г. Членами число екз. доставить им, один екз. внести в Академическую библиотеку, а остальные разослать, по назначению Г. Президента, ко всем отсутствующим Г. Г. Действительным и Почетным Членам <выделено мною. – И.С.>, в Университеты, Лицеи, Гимназии, в Академию Наук, в Публичную библиотеку, Румянцовский музей, Институт правоведения и Горный, в С.Петербургскую Духовную Академию, в Министерство Иностранных дел, и Городския библиотеки, да иностранным Ученым: Ганке, Вуку Стефановичу и в Матицу Сербскую и пр., как угодно будет распорядиться Гну Президенту» (см.: СПб АРАН. Ф. 8, оп. 1, дело 41, л. 52 – 53).
Рассылка началась 8 марта. Первый экземпляр, естественно, был отправлен принцу Ольденбургскому (см.: СПб АРАН, ф. 8, оп. 3-1836, дело 10, л. 25).
Следовательно, около 8 марта (но не ранее) Пушкин как действительный член Российской Академии и получил эту книжку.
Итак, нижняя возможная граница начала работы над статьей «Российская Академия» – около (не ранее) 8 марта.
И тут интересно вот что.
Около, но не позднее, 5 марта князь П. А. Вяземский получил пакет А.И.Тургенева с большим письмом и приложенными к нему материалами, среди которых были и речи французских академиков. На следующий же день после его получения (6 или 7 марта) Вяземский зазывает к себе на обед Жуковского и Пушкина и читает им полученное письмо, которое они решают печатать в первом томе «Современника». После этого обсуждаются планы публикации следующих писем А. И. Тургенева (обо всем этом Вяземский напишет Тургеневу 7 марта). Знакомятся также с книгами, присланными вместе с письмом, и речи Скриба и Вильменя, произнесенные во Французской Академии, Пушкин решает использовать в «Современнике» и, вероятно, забирает их с собой с тем, чтобы отдать их переводчику, что и делает через князя В. Ф. Одоевского.
Около 10 марта Одоевский присылает Пушкину переводы речей (см.: Пушкин. Т. 16. С. 93), и заметим, что около этого же числа Пушкин получает книжку о заседании Российской Академии.
Думаю, что одновременное получение этих материалов и подтолкнуло Пушкина к одновременному помещению в «Современнике» двух «параллельных» статей «Российская Академия» и «Французская Академия».
Еще несколько слов о Российской Академии.
Получив журналы всех ее заседаний за 1836 г. (это один большой переплетенный том), я, конечно, не мог удержаться о того, чтобы хотя бы перелистать его. Конечно, там тоже много всего любопытного для изучения научной и культурной атмосферы того времени.
Но натолкнулся я и на вполне конкретный факт, который представляет, может быть, и не первостепенный интерес, но заслуживает быть отмеченным.
25 апреля 1836 года на заседании Академии «Непременный Секретарь <Д. И. Языков> довел до сведения, что по приказанию Г. Президента <А. С. Шишкова> взял он подписку на один екз.<емпляр> журнала, издаваемаго Г. Пушкиным: под названием: Современник, за который следует заплатить двадцать пять рублей».
Определено: принять к сведению» (см.: СПб АРАН. Ф. 8, оп. 1, дело 41, л.86).
Итак, Российская Академия была одним из подписчиков пушкинского журнала.
Еще об одном предполагавшемся, но так и не опубликованном в «Современнике» материале.
Сергей Николаевич Глинка, приехавший в конце феврале из Москвы и привезший в петербургскую цензуру рукопись своих «Записок» в пяти частях и сдавший ее в цензурный комитет 27 февраля (см.: РГИА. Ф. 777, оп. 27, д. 200, л. 8 об. – 9), судя по всему, 26 марта посещает Пушкина и, не застав его, вероятно, оставляет письмо (не сохранилось), интересуясь сроком выхода «Современника», сообщая свой петербургский адрес и, возможно, обещая зайти еще раз.
В ответ Пушкин пишет С. Н. Глинке:
«Искренно благодарю вас за любезное письмо Ваше (извините галлицизм). Современник мой еще не вышел – а выйдет со временем. Вы первый его получите.
Как адресовать письма к Федору Николаевичу <Глинке>?» (см.: Пушкин. Т. 16. С. 98).
В большом академическом собрании сочинений эта записка датирована: около (не позднее) 26 марта 1836. Сопоставляя содержание этой записки и ответной записки С. Н. Глинки (см. далее), мы полагаем, что обе они были написаны в один день. На этом основании мы и выстраиваем последовательность общения С. Н. Глинки и Пушкина в этот день.
Пушкин, вероятно, хочет привлечь к участию в «Современнике» Ф. Н. Глинку, с 1835 г. живущего в Москве.
В тот же день С. Н. Глинка вновь посещает Пушкина, разминувшись с его запиской. Он, вероятно, рассказывает о своих переданных в цензуру «Записках», и Пушкин просит дать что-нибудь из них в «Современник». Об адресе Ф. Н. Глинки Пушкин за разговором, вероятно, забывает спросить.
Вернувшись от Пушкина и обнаружив его записку, С. Н. Глинка пишет Пушкину (ограниченное звездочками – по-франц.):
«На голос сердечный сердце быстро откликается.
А потому две первые части моих записок, *которые прошли горнило цензуры*, представлю Вам в суботу < 28.03.1836>, около того времени, когда севодни был у Вас. <…>
Подлинного адреса к его превосходительству Федору Николаевичу <Глинке> не знаю. А по прежнему, можете просить, чтобы из дома генеральши Левашевой, живущей на Покровке, соблаговолили доставить письмо в его наемный дом.
Ваш Современник будет Сопотомственником. *Это термин моего изобретения; но гения не изобретешь. Он появляется под влиянием своей звезды и продолжает жить в потомстве*» (см.: Пушкин. Т. 16. С. 98).
Обычно считается, что С. Н. Глинка собирался передать Пушкину для «Современника» часть своих записок о 1812 г. (см.: Переписка Пушкина. – М., 1982. – Т. 2. С. 266; Абрамович С.Л. Пушкин. Последний год: Хроника. Январь 1836 – январь 1837.– М., 1991. С. 123; Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. 1999. Т. 4. С. 416). Это предположение встраивается в гипотезу о том, что Пушкин хотел сформировать том журнала, посвященный 1812 году.
Однако, согласно «Реэстру рукописей и печатных книг по С. Пе¬тербургскому ценсурному комитету в 1836 году» С. Н. Глинка передал в цензуру 27 февраля «Записки Сергея Глинки с 1777го года» в 5 частях. Первые две части, действительно, уже 3 марта «прошли горнило цензуры» и были подписаны П. А. Корсаковым. Пятая же часть, содержащая записки о 1812 г., будет подписана им же только 8 апреля (см.: РГИА. Ф. 777, оп. 27, д. 200, л. 8 об. – 9). Таким образом, в «Современник» предназначалось самое начало «Записок», а «Записки о 1812 годе» С. Н. Глинка, как, вероятно, и предполагал, издаст в этом же 1836 г. отдельной книгой.
Между прочим, в предисловии к этой книге, датированном 16 июля 1836 г., Глинка вернется к своей мысли о современнике и сопотомственнике: «есть два разряда повествований: одно для потомства, другое для современников. Современникам предлагаем расказ мимолетный» (см.: Записки о 1812 годе Сергея Глинки, первого ратника Московского Ополчения. СПб., 1836. С. V).
Занимаясь вопросами, связанными с изданием "Современника", я то и дело сталкиваюсь с необходимостью понять отношения Пушкина с издателями "Северной пчелы" – Ф.В.Булгариным и Н.И.Гречем. Первое объявление о готовящемся издании "Современника" появилось именно в "Северной пчеле" (3 февраля), потом статья Одоевского в защиту "Современника" от превентивных (еще до выхода первого номера журнала) нападок Сенковского на "Современник" тоже появилась в "Северной пчеле" (17 апреля). Затем в "Северной пчеле" последовала булгаринская "разгромная" рецензия на первый номер "Современника" (6 – 9 июня) и статья П.И.Юркевича (18 июля), посвященная переводу "Полтавы" на малороссийский язык, но в основном говорящая о "печальной перемене" – превращении Пушкина из поэта в журналиста ("князь мысли стал рабом толпы"). 15 октября в "Северной пчеле" – положительное упоминание о третьей книжке "Современника" и хвалебный отзыв о "Полководце", а 6 и 7 ноября – новая "разгромная" статья Булгарина о втором и третьем номерах "Современника".
Похоже, что все положительные моменты отношений между "Современником" и "Северной пчелой" связаны с Н. И. Гречем. В частности, Булгарин отсутствовал в Петербурге с середины декабря 1835 г. до 6 – 7 апреля 1836 г., и всеми редакторскими делами заведовал в это время Греч. Он-то и принял объявление о предстоящем издании "Современника" и статью Одоевского, которую тот явно написал сразу после выхода (1 апреля) "Библиотеки для чтения" с нападками Сенковского и успел, скорее всего, передать Гречу до приезда Булгарина. И Булгарину не оставалось ничего другого, как только снабдить статью Одоевского примечанием, что она была получена еще до выхода первого номера "Современника". Это необходимо было ему, чтобы объяснить, почему они "защищают" журнал, в котором помещена критика "Северной пчелы" – дескать, приняв статью, они этого еще не знали. В конце апреля Булгарин снова уехал в свое Карлово, и свои статьи он присылал оттуда, а Греч снова мог позволить себе благосклонно отозваться о "Современнике" и похвалить "Полководца".
Как они уживались – Греч и Булгарин?
Вот пример «разночтений» Булгарина и Греча при издании «Северной пчелы».
6 ноября 1835 г. в газете «Северная пчела», № 251, в разделе «Новые книги», было напечатано начало рецензии Ф. В. Булгарина (окончание – в № 252; там же и подпись: Кси) «Петр Басманов. Трагедия в пяти действиях. Соч. Барона Розена», которая не столько посвящена разбору трагедии, сколько ожесточенной полемике с Белинским, с его статьей «О русской повести и повестях г. Гоголя. (Арабески и Миргород)», печатавшейся в №№ 7 и 8 «Телескопа», вышедших в сентябре и в октябре. В статье Булгарина говорится о Гоголе которого он обозначает буквой «П.», как о писателе, который пока «неизвестен ничем в Словесности».
В декабре 1835 г. Булгарин уезжает в Дерпт. А 1 февраля 1836 г. в "Северной пчеле" появляется следующая анонимная рецензия на второе издание "Вечеров на хуторе близ Диканьки", написанная, почти без сомнения, Н. И. Гречем (или уж, во всяком случае, им принятая):
«Уже два года публика наша с нетерпением ожидала втораго издания этой прекрасной книги, которая, при первом своем появлении, была принята с восторгом. <…>.
Г. Гоголь первым своим появлением выказал необыкновенный талант, и стал на ряду с лучшими нашими литераторами. Его повести неоспоримо лучшия народныя повести в нашей литературе; в них самая добродушная юмористика соединена с верным и поэтическим изображением Малороссии, с теплым чувством, с самым живым и занимательным разсказом. Без сомнения, подобный писатель не мог избегнуть литературных преследований в нашей журнальной литературе. <…>
Мы не считаем нужным распространяться о внутреннем достоинстве Вечеров на хуторе Г. Гоголя: они вполне оценены лестным приемом, сделанным им от образованной публики, и которому мы обязаны вторым их изданием; скажем только об издании, что оно весьма красиво, отчетисто и совершенно одинаково с изданием Миргорода, с которым они должны быть неразлучны, и составляют одно из украшений нашей библиотеки».
А на следующий день после этой рецензии в той же «Северной пчеле» появляется и самое первое сообщение о предстоящем издании пушкинского «Современника».
Еще одна иллюстрация взаимоотношений Булгарина и Греча: ситуация с публикацией в «Северной пчеле» статьи В. Ф. Одоевского об опере М. И. Глинки «Жизнь за царя» («Иван Сусанин»).
Премьера оперы состоялась 27 ноября 1836 г. Н. И. Греч заказал князю В. Ф. Одоевскому статью о новой опере.
В Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ) хранится письмо Греча к Одоевскому:
«Милостивый Государь Князь Владимир Федорович! По заведенному в издании Сев. Пчелы порядку, я должен был отправить статью Вашу на разсмотрение Князя П. М. Волконскаго, чрез Графа А. Х. Бенкендорфа, и только теперь получил ее. Жду с нетерпением обещаннаго Вами конца, и тогда напечатаю ее в наискорейшем времени и с искреннейшей моею благодарностью. Мне кажется, что нехорошо будет разбивать ее на части темъ более что и окончание должно быть разсмотрено свыше а на это опять нужно несколько дней. С истинным почтением и совершенною преданностию честь имею пребыть Вашего Сиятельства всепокорнейшим слугою
Н. Греч
2 Дек. 1836» (см.: ОР РНБ. Фонд 53, оп. 2, ед. хр. 443).
Небольшое пояснение: все статьи о театре проходили цензуру в III отделении и у Министра Императорского Двора П.М.Волконского, в ведении которого были императорские театры.
В это самое время (судя по сообщению в «Санктпетербургских ведомостях» о приехавших в Петербург) 30 ноября или 1 декабря приехал Булгарин. Но, во-первых, вряд ли он в первые же дни по приезде стал пересматривать все подготовленные к печати материалы. Во-вторых, он сам еще оперы не слышал и не мог судить о содержании статьи князя В. Ф. Одоевского.
Статья Одоевского (подписанная: К.В.О) называлась «Письма к любителю музыки об опере г.Глинки: Жизнь за Царя». 7 декабря в «Северной пчеле № 280 было напечатано первое письмо. 15 и 16 декабря (№№ 287 и 288) – второе письмо. Второе письмо заканчивается фразой: «В следующем письме я постараюсь сказать несколько слов о новом театре, об общих качествах музыки Глинки, и об игре актеров, которые, при деятельном руководстве достойных и опытных капельмейстеров, гг. Кавосов, показали, до чего может быть доведено природное дарование, возвышенное благородным, неутомимым трудом».
Но это следующее письмо так и не было напечатано. Зато 19 и 21 декабря (№№291 и 292) была напечатана статья Ф. В. Булгарина «Мнение о новой русской опере: Жизнь за царя», в начале которой он, в частности, пишет:
«Много различных суждений о новой Русской опере, но в печати появилось только одно, написанное, как слышно, не только любителем, но даже знатоком музыки. Это суждение провозгласила Северная Пчела в № 280, держась постоянно правила (за которое укорял ее Современник), что, для избежания вредной монополии и духа партий в Литературе и Искуствах, должно помещать различныя мнения об одном предмете. Но Северная Пчела имеет и собственное мнение. Вот оно!»
Глинка позднее в своих «Записках» писал о статье Булгарина (называя ее две части двумя статьями):
«Эти статьи любопытны и ясно определяют степень невежества в музыке их автора» (см.: Глинка М. И. Записки. – М., 1988. – С. 73).
И теперь – немного о взаимоотношениях Пушкина и Булгарина в это время.
1 января 1836 года вышел первый в этом году номер журнала «Библиотека для чтения», где в разделе «Литературная летопись. Разные известия» сообщалось:
«Важное событие! А. С. Пушкин издал новую поэму, – под заглавием «Вастола, или Желания сердца, повесть Виланда». Мы еще ея не читали, и даже не могли достать, но, говорят, что стих ея удивителен. Кто не порадуется появлению новой поэмы Пушкина? Истекший год заключился общим восклицанием: Пушкин воскрес!»
И тут же, следом:
«“Чухин”, давно ожидаемый роман Ф. В Булгарина, вышел в последних числах истекшаго года».
Во втором номере этого же журнала, вышедшем 1 февраля, были напечатаны уже более развернутые отзывы об обеих книгах.
Роман Булгарина «Памятные записки титулярного советника Чухина» был похвален, а «Вастоле» была посвящена издевательски-ёрническая статья О. И. Сенковского, которая была собственно развернутым вариантом заметки из первого номера.
С. П. Шевырев в «Московском наблюдателе» откликнулся на это выступление Сенковского:
«Взглянем на Поэму с блестящим именем издателя. Мы не стали бы говорить о Вастоле, произведении самом невинном, если б она не подала повода к разным толкам в наших журналах. <…>. Библиотека для Чтения разъиграла при этом замечательную ролю. Сначала она завлекательно объявила, что Пушкин воскрес в этой Поэме (как будто кто нибудь сомневался в жизни его таланта!); потом двусмысленным языком своим, с котораго она льет и мед и яд на одно и тоже произведение, на одного и того-же автора, этим языком, который с одной стороны пилит, с другой гладит в одно и тоже время, она злоумышленно объявила, что это точно стихи Пушкина и, посредством новой риторической фигуры двусмыслия, стала укорять Пушкина в том, что он издал такое произведение… В этом же самом номере Библиотека превознесла похвалами Записки Чухина, роман ниже всякой посредственности, издание Г. Смирдина, издателя Библiотеки …
Вот что делается у нас в литературном мире! Вот поступки наших журналов! И все это совершается в глазах публики, открыто, печатно! Такия явления не гораздо ли важнее книг? Не на них ли должны пристальнее останаливаться взоры литературнаго наблюдателя? Такой ли Словесности действовать на нравственный успех общества?
Издать дурную Поэму – в воле всякаго, кто имеет лишния деньги. От чего же отнимать это право и у Пушкина? Читатель, понимающий толк в Поэмах, развернув книгу, тотчас угадает, что Поэма не Пушкина и не купит ея. Тот же, который не отгадает, пусть купит: невежеству только и наказания, что остаться в накладе. И так издать дурную Поэму еще не беда. Но укорять в этом поступке и в то же время превозносить роман, потому что он есть издание издателя Журнала, это более чем противоречие….».
9 апреля 1836 г. был подписан билет на выпуск в свет первого номера пушкинского «Современника».
В разделе «Новые книги» – перечислении книг вышедших в первые три месяца 1836 г. было сообщение о «Вастоле», сопровождавшееся коротким достойным ответом Пушкина на выпад О. И. Сенковского, но сообщения о романе Булгарина не было.
Формально это могло быть объяснено тем, что роман вышел еще в 1835 году, но «Вастола» тоже вышла тогда же. В список попала и вышедшая в конце 1835 г. «История поэзии» С. П. Шевырева. Вероятно, игнорирование булгаринского романа уже было своеобразным откликом на его появление, но к такому отклику невозможно было придраться.
Вообще, в последнее время между Пушкиным и Булгариным наблюдалось некое мирное сосуществование.
Именно к этому периоду (точнее – к лету 1835 г.) относится воспоминание Т. Н. Грановского о разговоре с Пушкиным:
«Говоря о Булгарине, Пушкин сказал, что напрасно его слишком бранят, что где-нибудь в переулке он с охотою с ним встретится, но чтоб остановиться и вступить с ним в разговор на улице, на видном месте, на это он, Пушкин, не решится» (см.: Бартенев П.И. Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П.И.Бартеневым в 1851–1860 годах. М., 1925. С. 31.).
Также в течение 1835 г. мы не найдем в «Северной пчеле» ни одного критического отзыва о Пушкине. Скорее – наоборот. Так, 8 августа 1835 г. в своих «Путевых записках в поездку из Дерпта в Белоруссию весною 1835» Ф. В. Булгарин писал:
«Псковская губерния есть родина перваго нашего современнаго поэта, А. С. Пушкина. В Псковской своей деревне он написал лучшее свое произведение, которое переживет все прочия целыми веками. Мы не называем этого сочинения, для избежания всякаго спора. – Пушкиным Псков выплатил России за все прочее, по части просвещения».
«Библиотека для чтения» с выпадами О. И. Сенковского вышла 1 апреля. Одоевский, вероятно, в ближайшие же дни написал свой ответ, может быть, даже надеясь напечатать его еще до выхода «Современника», то есть передал его Гречу в самых первых числах апреля. Ф. В. Булгарин приехал в Петербург из Дерпта между 5 и 9 (скорее всего – 7 или 8) апреля (см.: «Приложение № 86 к Санктпетербугским ведомостям» от 19.04.1836, список приехавших 5 – 9.04.1836), когда статья была уже принята, и, возможно, Н. И. Греч, всегда относившийся к Пушкину с уважением, настоял на ее публикации, хотя напечатана она была все же через несколько дней по выходе первой книжки пушкинского журнала в свет, в связи с чем издатели «Северной пчелы» снабдили статью Одоевского примечанием: «Эта статья получена была нами до выхода в свет первой книжки “Современника”. Изд.». Возможно, это примечание было помещено Ф. В. Булгариным не только для того, чтобы указать просто срок получения статьи, но и для того, чтобы дать понять, что, принимая статью к публикации, они еще не знали содержания «Современника» и ее публикация не означает одобрения всего, что напечатано в «Современнике».
Отправляясь 29 апреля обратно в Дерпт (см.: «Приложение № 107 к Санктпетербургским ведомостям» от 15.05.1836; список выехавших 29 и 30 апреля 1836, где в списке он стоит первым), Булгарин без сомнения, увозил с собой первую книжку «Современника» для написания подробного разбора, который и будет напечатан в трех номерах «Северной пчелы» 6, 8 и 9 июня за подписью «Ф. Б.».
Разбор первой книжки «Современника» вылился в резкую критику, призванную уничтожить «Современник» в глазах читателей. Булгарин не стеснялся в средствах. Даже цензор С. С. Куторга, цензуровавший «Северную пчелу», счел невозможным пропустить многие выражения.
На заседании Санктпетербургского цензурного комитета 2 июня 1836 г. было заслушано «донесение Г. Цензора Экстра Ординарнаго профессора Куторги о статье, под названием: Мнение о Литературном Журнале Современник, назначаемой для помещения в Северной пчеле. Г. Цензор словесно изложил, что цель этой статьи есть: показать, что Современник, по содержанию статей своих, почти ничтожен, что критики написаны пристрастно, и что Современник есть продолжение Литературной газеты и Московскаго вестника, как по направлению своему, так и потому, что бывшие издатели упомянутых журналов теперь сотрудники Современника. Далее Г. Цензор указал на некоторыя слишком резкия места, и особенно на то место, где сочинитель статьи объявляет, что один из сотрудников Современника сказал ему некогда: “Публика не стоит того, чтобы говоря пред ней правду поссориться за это с приятелем”. Положено: пропустить статью сию, с изменением мест слишком резких и с совершенным исключением последняго» (см.: РО ИРЛИ. Ф. 244, оп. 16, ед. хр. 74, лл. 2 об. – 3).
Завершался булгаринский разбор прямыми угрозами: «О будущих книжках ни слова: о будущем гадать трудно; но если в них снова примутся теребить мои сочинения, то я должен объявить наперед, что себя защищать не стану, ибо это дело прошлое, но не сойду перед Современником с литературнаго поприща, а, напротив того, возьму мое старое оружие из моего арсенала, и стану снова на страже»».
Вероятно, эта статья Ф. В. Булгарина вызвала у Пушкина намерение ответить ему.
Д. В. Давыдов писал Пушкину 20 июня, успев в своем симбирском имении прочитать начало булгаринской статьи, под которым еще не было подписи «Ф. Б.»:
«В Пчеле есть ругательство на Современника. По слогу кажется Булгарин машит лаптою, нельзя ли махнуть его ладонью по ланите, как некогда ты махнул его в Литературной Газете» (см.: Пушкин. Т. 16. С. 143).
Давыдов имел в виду пушкинскую статью 1830 года о французском шпионе Видоке, в которой все узнавали Булгарина как доносчика ІІІ Отделения.
Но Пушкин решил напомнить Булгарину о своих статьях 1831 года, посвященных издателям «Северной пчелы» и подписанных именем Феофилакта Косичкина. В редакционном замечании в конце второго тома «Современника», получившего цензурное разрешение 30 июня и билет на выпуск в свет – 3 июля, было напечатано сообщение:
«Статья, присланная нам из Твери с подписью А.Б., не могла быть напечатана в сей книжке по недостатку времени.
Мы получили также статью г. Косичкина. Но, к сожалению, эта статья доставлена поздно, и мы, боясь замедлить выход этой книжки, отлагаем ее до следующей» (см.: Пушкин. Т. 12. С. 183).
Кто такой Феофилакт Косичкин, все хорошо знали.
Между прочим, помещая 7 марта 1836 г. в «Русском инвалиде» сообщение о предстоящем выходе «Современника», А. Ф. Воейков писал: «издателем сего новаго журнала – А. С. Пушкин, автор Евгения Онегина, Бориса Годунова и писем Косичкина – остроумных, язвительных и сильных красноречием здравой логики».
Можно предположить, что с решением Пушкина выступить под именем Косичкина и связана сохранившаяся черновая запись, посвященная последнему роману Ф. В. Булгарина:
«ЗАПИСКИ ЧУХИНА. СОЧИН<ЕНИЕ> <Ф. БУЛГАРИНА>
Г. Булгарин в предисловии к одному из своих романов уведомляет публику, что есть люди, не признающие в нем никакого таланта. Это, повидимому, очень его удивляет. Он даже выразил свое удивление и знаком препинания (!).
<Действительно, Булгарин писал: “По словам моих противников, у меня нет ни малейшаго дарования, и все сочинения мои никуда не годятся!” (Булгарин Ф. В. Дмитрий самозванец. 2-е изд. СПб., 1830. С. XXVIII – XXIX)>.
С нашей стороны, мы знаем людей, которые признают талант в г. Булгарине, но и тут не удивляемся.
Новый роман г-на Булгарина ни мало не уступает его прежним» (см.: Пушкин. Т. 12. С. 10).
Поместить это в виде библиографической заметки в разделе «Новые книги» было бы уместно в первой книжке журнала, но тогда у Пушкина не было причины вступать в полемику с Булгариным. Он просто проигнорировал выход его романа. В третьей же книжке «Современника» делать это было уже поздно. В ней упоминались книги, вышедшие начиная со второй половины 1836 г. И появление среди них отзыва на книгу, вышедшую еще в прошлом году, было бы слишком нарочитым и даже неуклюжим, а появление статьи Косичкина было бы вполне уместным.
Однако статья Феофилакта Косичкина так и не появится на страницах «Современника». Возможно, Пушкин решил не вступать в личную «перебранку» с Булгариным.
Он сменит всем известную маску Феофилакта Косичкина на маску читателя А. Б., о котором упоминалось в том же редакционном замечании и который с провинциальной простотой в третьей книжке журнала будет упрекать издателя «Современника»:
«Не за объявления должно было укорять „Северную Пчелу“, но за помещения скучных статей с подписью: Ф. Б., которые (несмотря на ваше пренебрежение ко вкусу бедных провинциалов) давно оценены у нас по достоинству. Будьте уверены, что мы с крайней досадою видим, что г.г. журналисты думают нас занять нравоучительными статейками, исполненными самых детских мыслей и пошлых шуточек, которые достались „Северной Пчеле“ вероятно по наследству от „Трудолюбивой Пчелы“» (см.: Пушкин. Т. 12. С. 97).
К этому времени Пушкин получил также эпиграмму Д. Давыдова, которую и поместит в третьей книжке журнала:
Нет, кажется, тебе не суждено
Сразить врага: твой враг детина чудный;
В нем совесть спит покойно, непробудно.
Заставить молодца стыдиться – мудрено;
Заставить покраснеть – не трудно.
Имеется в виду, что щека может покраснеть от пощечины.
В том же третьем томе появится и «Родословная моего героя», где, в частности, мимоходом, с пренебрежением, будет помянут и Фиглярин, то есть Булгарин:
Мне жаль, что тех родов боярских
Бледнеет блеск и никнет дух;
Мне жаль, что нет князей Пожарских,
Что о других пропал и слух,
Что их поносит и Фиглярин
И далее:
Что геральдического льва
Демократическим копытом
Теперь лягает и осел:
Дух века вот куда зашел!
Этими пушкинскими стихами я и закончу мои заметки.
