1. К ИСТОРИИ СОЗДАНИЯ СОНЕТА «ПОЭТУ»
(Уточнение датировки)
Стихотворение «Поэту», первоначально имевшее подзаголовок «(Сонет)», в Большом академическом собрании сочинений Пушкина датируется 7 июля 1830 года. Эта дата действительно завершает пушкинский автограф. Именно потому она и стала общепринятой.
Но при обращении к тексту автографа выясняется, что он существенно отличается от окончательной редакции стихотворения:
Поэт, не дорожи любовию народной
Восторгов и похвал пройдет минутный шум
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Как царь живи один. Ступай стезей свободной
Куда тебя влечет твой деятельный ум,
Твори, питая жар глубоких чистых дум
Не требуя наград за подвиг благородный
Они в самом тебе: ты сам свой высший суд
Всех лучше оценить умеешь ты свой труд
И ты доволен им, божественный художник.
Так пусть перед тобой беснуясь чернь кричит
И дует на алтарь где твой огонь горит
И детскою рукой колеблет твой треножник.
7 (?) июля 1830.[1]
Курсивом выделены слова, которые будут отсутствовать в окончательном тексте или подвергнутся изменению. Таких мест, как мы видим, много, особенно во втором катрене и второй терцине.
На автографе видны следы карандашной правки, сделанной уже после 7 июля. Но когда именно сделана эта правка, мы не знаем. Похоже, что этот вопрос никем не рассматривался.
В 1830 году Пушкиным было написано три сонета: «Сонет» («Суровый Дант не презирал сонета…»), наш сонет «Поэту» и «Мадонна». Все они датируются этим годом: 15 апреля, 7 июля и 8 июля соответственно. Но автографы двух других сонетов существенных разночтений с окончательными текстами не имеют и в этом их существенное отличие от нашего автографа.
Так, например, текст автографа первого сонета отличается от окончательной редакции лишь написанием фамилии Водсворта (Водсворф) и порядком слов в 12-м стихе:
У нас его еще не знали девы (III, 803).
В окончательной редакции:
У нас еще его не знали девы.
А вот текст автографа сонета «Мадонна»:
Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я давно желал мою обитель
Чтоб суеверно им дивился посетитель
Внимая мудрому решенью знатоков
О нет! В углу моем, средь медленных трудов
Одной картины я желал быть вечно зритель
Одной – чтоб на меня с холста как с облаков
Владычица и наш божественный Спаситель
– Она с улыбкою, он с разумом в очах –
Взирали, кроткие, во славе и в венцах –
Сидящие в тени под пальмою Сиона.
Исполнены мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя моя Мадонна
Чистейшей прелести чистейший образец.
8 июля (III, 828-829).
Здесь снова курсивом выделены слова, которые будут отсутствовать в окончательном тексте или подвергнутся изменению. Как видим, их немного и последующая правка будет иметь совсем иной характер, чем в случае с нашим сонетом: вместо «давно» станет «всегда», вместо «мудрому» – «важному», вместо «Владычица» – «Пречистая» и т.д. Единственное место, которое в окончательной редакции подвергнется существенному изменению, это 11-й стих. Там «Сидящие в тени» будет заменено более выразительной формулой: «Одни без ангелов».
Таким образом, только текст сонета «Поэту» Пушкин подверг впоследствии существенной доработке. Где и когда она была произведена?
По-видимому в Болдине, осенью 1830 года, в так называемую Болдинскую осень.
Подтверждением тому служит пушкинское письмо Дельвигу от 4 ноября 1830 года:
«Посылаю тебе, барон, вассальскую мою подать, именуемую Цветочною, по той причине, что платится она в ноябре, в самую пору цветов. Доношу моему владельцу, что нынешняя осень была детородна…» (XIV, 121).
«Цветочной податью» принято считать стихи, вскоре напечатанные Дельвигом в «Северных цветах на 1831 год»: «Монастырь на Казбеке», «Обвал», «Отрывок» («На холмах Грузии лежит ночная мгла…»), «Ответ анониму», «Поэту (Сонет)»[2].
Тут, правда, могут возникнуть недоуменные вопросы: три первых стихотворения уверенно датируются 1829 годом. Что же это, Пушкин намеренно мистифицировал Дельвига?
Нет. Думается, дело в том, что Пушкин считал их не доведенными до конца, нуждающимися в окончательной отделке, для этого они и нужны ему были в Болдино. И действительно, для двух из них тому есть подтверждение: на автографе «Обвала» есть даты окончательной правки– 29 и 30 октября (III, 1196), а на автографе стихотворения «Монастырь на Казбеке» – 20 сентября 1830 года (III, 1197).
Стихотворение же «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» имеет столько слоев правки[3], что вполне резонно представить, что окончательный вид – редакцию из двух строф, что и побудило Пушкина дать ей название «Отрывок» – оно приобрело именно в Болдино.
Так же обстояло дело с сонетом «Поэту», только правка здесь, в отличие от стихотворений «Обвал» и «Монастырь на Казбеке», была весьма существенной. Текст сонета в Болдино не то что подвергся окончательной отделке – здесь он был дописан…
15 ноября 1830 года в Петербурге рукопись альманаха «Северные цветы на 1831 год» со стихами Пушкина поступила в Цензурный комитет[4].
Пушкин вернулся в Москву 5 декабря, о чем сообщил Плетневу в письме от 9 декабря:
«Милый! я в Москве с 5 декабря…» ( XIV, 133).
Известна также еще одна дата, относящаяся к выходу указанного издания:
«9 декабря 1830 года цензор Н.П.Щеглов вынес на суждение Петербургского цензурного комитета два стихотворения В.И.Туманского»[5].
«Северные цветы на 1831 год» были подписаны к печати 18 декабря 1830 года, о чем на титуле альманаха имеется соответствующая запись:
«Печать позволяется с тем, чтобы по отпечатании представлены были в Ценсурный Комитет три экземпляра.
С.Петербург, 18 декабря 1830 года.
Ценсор Н.Щеглов»[6].
А 24 декабря 1830 года альманах со стихами Пушкина, присланными из Болдина Дельвигу, вышел в свет[7]. Здесь сонет «Поэту» был опубликован в окончательной редакции, в той редакции, которую мы помним еще со школьной поры:
Поэт! не дорожи любовию народной
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Куда тебя влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить сумеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Когда появилась эта редакция? Наиболее вероятный ответ на этот вопрос представляется таким: окончательная редакция стихотворения «Поэту» написана в Болдинскую осень 1830 года, то есть с 5 сентября по 4 ноября 1830 года.
В связи с этим напрашивается вывод: датировать то или иное пушкинское произведение, исходя только из даты, стоящей на автографе, не всегда надежно.
2. «КРИВ БЫЛ ГНЕДИЧ ПОЭТ…»
(К проблеме текстологии)
В 1829 году в переводе Н.И.Гнедича вышел полный текст «Илиады» Гомера на русском языке. Это событие в начале 1830 года вызвало восторженный отклик Пушкина в «Литературной газете» (1830, №2):
«Наконец вышел в свет так давно и так нетерпеливо ожиданный перевод Илиады! Когда писатели, избалованные минутными успехами, большею частию устремились на блестящие безделки; когда талант чуждается труда, а мода пренебрегает образцами величавой древности; когда поэзия не есть благоговейное служение, но токмо легкомысленное занятие: с чувством глубоким уважения и благодарности взираем на поэта, посвятившего гордо лучшие годы жизни исключительному труду, бескорыстным вдохновениям, и совершению единого, высокого подвига. Русская Илиада перед нами. Приступаем к ее изучению, дабы со временем отдать отчет нашим читателям о книге, долженствующей иметь столь важное влияние на отечественную словесность»[8].
К 8 ноября 1830 года относится столь же восторженный стихотворный отклик Пушкина на перевод Гнедича:
Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи;
Старца великого тень чую смущенной душой.
Однако в промежутке между заметкой и этими стихотворными строками, в которых Гнедичу должным образом воздается за его «высокий подвиг», из-под пера Пушкина вышел еще один стихотворный отклик (датируется 1 – 10 октября 1830), эпиграмматического свойства:
Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,
Боком одним с образцом схож и его перевод.
Существует мнение, что в процессе «изучения» труда Гнедича (см. заметку в «Литературной газете»), Пушкин якобы ощутил «однообразную высокость»[9] его перевода.
Думается, это не так. Ближе к истине, как нам представляется, был В.В.Вересаев, заметивший, что Пушкин выступил здесь «с присущей ему озорной насмешливостью» –соблазнившись случаем «противопоставить кривого Гнедича слепому Гомеру»[10].
Эпиграмма действительно остроумная и смешная, но несправедливая.
По-видимому, это как раз тот случай, про который говорится: ради красного словца не пожалеешь и родного отца. Именно поэтому она и была тщательно зачеркнута самим Пушкиным. Как замечает тот же Вересаев, «Пушкин устыдился своей эпиграммы и тщательно замазал ее чернилами»[11]. Не только «замазал чернилами», добавим мы, но никогда и никому не показывал и не читал – во всяком случае, мы не знаем, чтобы кто-то из его современников упоминал эту эпиграмму или записал в своей тетради среди других пушкинских текстов, каковых (тетрадей) от того времени осталось множество.
Иное дело потомки, а главное, исследователи творчества поэта, пушкинисты! От их вездесущего взгляда ничто не может укрыться. И вот, в 1910 году текст, 80 лет назад тщательно зачеркнутый самим автором, был ими прочитан:
«Совместными усилиями моими и Б.Л.Модзалевского, с помощью значительного увеличения фотографического снимка, удалось восстановить текст этого двустишия, представляющего, как и известная надпись на перевод Илиады, совершенно правильный пентаметр», – так сообщал об этом П.О.Морозов.[12]
То есть только технические средства начала ХХ-го века позволили пушкинистам прочесть зачеркнутые автором строки. Пушкин, как следует из этого сообщения, зачеркнул непонравившийся ему в конечном счете текст весьма добросовестно и вполне мог надеяться, что его никто и никогда не прочтет.
Трудно согласиться с П.О.Морозовым в объяснении мотивов этого поступка Пушкина: «… опасаясь, что эта вспышка юмора может как-нибудь дойти до крайне самолюбивого Гнедича и испортить существовавшие между обоими поэтами добрые отношения, поторопился ее зачеркнуть с особенною тщательностью…»[13]. Трудно согласиться, потому что эпиграмма была записана среди других черновых записей, сделанных в Болдине с 1 по 10 октября 1830 года, и, конечно, никаким образом дойти до Гнедича не могла. Зачеркнул ее Пушкин, «устыдившись» (как верно заметил Вересаев) своей «озорной насмешливости», а вовсе не потому, что чего-то опасался.
Тем не менее, зачеркнутая автором эпиграмма была прочтена и с тех пор в собраниях сочинений Пушкина оба стихотворных отклика на перевод Гнедича печатаются почти рядом: сначала (в соответствии с датой написания) «Крив был Гнедич поэт…», а чуть дальше «Слышу умолкнувший звук …». Противоречивость этих откликов, как и авторская воля Пушкина, издателей, похоже, нисколько не волнует. Между тем воля эта выражена предельно четко. Так, значит, и печатать эпиграмму наравне с другим стихотворным откликом на перевод «Илиады» совершенно неправомерно. Она, по логике вещей, могла бы печататься в примечаниях к двустишию «Слышу умолкнувший звук…» или в разделе «Другие редакции и варианты».
Как не вспомнить при этом возникающие порой бурные дискуссии пушкиноведов по поводу текстологии «Евгения Онегина» или «Бориса Годунова», обстоятельные доводы спорящих сторон, где наиважнейшим признается соблюдение авторской воли Пушкина. Например, можно ли в хронологическом собрании сочинений Пушкина[14] помещать «Бориса Годунова» в 1825 год с ремаркой 1830 года («Народ безмолвствует»), как это сделал профессор С.А.Венгеров в самом авторитетном дореволюционном собрании сочинений поэта[15].
А вот при публикации эпиграммы «Крив был Гнедич поэт…» этот действительно наиважнейший довод почему-то во внимание не принимается.
Более того, появляются издания, где уже и не сообщается о том, что эпиграмма была тщательно зачеркнута Пушкиным и печатается, вообще-то говоря, без его ведома и разрешения. В примечаниях лишь поясняется, что оба двустишия связаны с выходом в свет перевода «Илиады», выполненного Гнедичем[16].
Такое отношение к пушкинским текстам, конечно, недопустимо. Эпиграмма не должна печататься в основном корпусе произведений Пушкина. Ее место, как уже указано выше, в примечаниях к двустишию «Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи…» или в разделе «Другие редакции и варианты».
3. ЗАПИСЬ «И Я БЫ МОГ КАК …» С РИСУНКАМИ ВИСЕЛИЦЫ И ПОРТРЕТАМИ ЗНАКОМЫХ
Цель настоящей заметки – дать объективный комментарий указанной записи и сопровождающих ее рисунков.
Запись сделана вверху листа третьей масонской тетради (ПД №836, лист 38), датируется 9 – 15 ноября 1826 года.
Имеющееся продолжение записи неразборчиво и зачеркнуто. Принятое в Большом академическом собрании сочинений прочтение зачеркнутых слов: «шут» и «на» не безусловно. Известны и другие предположения. Так, первый публикатор записи В.Е.Якушкин вместо «шут» прочитал «тут»[17]. А, например, Т.Г.Цявловская вместо «на» прочитала «ви»[18]. Поэтому более оправданным представляется ограничиться при публикации записи той ее частью, которая читается уверенно и однозначно, как в нашем заглавии настоящей заметки, т.е. «И я бы мог как…».
Принято считать, что запись представляет собой набросок неосуществленного стихотворного пушкинского замысла: и он мог разделить судьбу казненных декабристов. Однако никаких подтверждений тому, что мы здесь имеем дело именно со стихотворным наброском, не имеется.
Прямо под записью (примыкая к ней снизу) находится рисунок виселицы на крепостном валу с телами пяти повешенных. По всей вероятности это тела пяти казненных на кронверке Петропавловской крепости декабристов. Тот же рисунок повторен внизу листа. Пространство между двумя этими рисунками заполнено профильными набросками. По определению Т.Г.Цявловской, самый верхний – изображение С.П.Трубецкого, под ним ближе к правому краю – полуфигура отца поэта С.Л.Пушкина, от нее к левому краю идет восемь в разной степени прорисованных профилей дяди поэта В.Л.Пушкина.
Чуть выше середины листа – еще одна запись, повторяющая верхнюю («И я бы мог»), под ней еще ряд профильных набросков, самый крупный из них – по-видимому, портрет Ф.И.Толстого – Американца[19]. Над ним еще одно изображение Трубецкого. Рядом с предполагаемым портретом Толстого-Американца, чуть ниже и левее портрет генерала П.С.Пущина[20], кишиневского приятеля Пушкина. Прямо над портретом Пущина два изображения человека в очках, по-видимому, это К.В.Нессельроде[21].
Таким образом, на листе среди множества портретов разных лиц имеется лишь два изображения людей, так или иначе связанных с декабристами: Трубецкого и Пущина. Что противоречит названию этого листа в т.18 («Рисунки») Полного собрания сочинений поэта в 19-ти томах. Там он назван: «Портреты декабристов (?)»[22]. Более обоснованным представляется наше название рассмотренного листа: «Запись “И я бы мог как…” с рисунками виселицы и портретами знакомых».
[1] Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 17 т., т.3, М.: Воскресенье, 1994, с.827 – 828. Все цитаты – по этому изданию. Ссылки даются в тексте.
[2] Переписка А.С.Пушкина в двух томах, т.1, М.: Художественная литература», 1982, с.412.
[3] Бонди С.М. Черновики Пушкина, М.: Просвещение, 1971, с.11- 25.
[4] Летопись жизни и творчества А.С.Пушкина: В 4 т., т.III (1829 – 1832), М.: Слово, 1999, с.259.
[5] Вацуро В.Э. «Северные цветы». История альманаха Дельвига – Пушкина. М.: «Книга», 1978, с.205.
[6] «Северные цветы на 1831 год», СПб, 1830.
[7] Вацуро В.Э. Указ. соч., с.226.
[8] Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 17 тт., М.: «Воскресенье», т.XI,1996, с.88. Основные положения заметки повторяют письмо Пушкина Гнедичу от 23 февраля 1825 года, когда распространился ошибочный слух об окончании Гнедичем перевода «Илиады».
[9] Кибальник С.А. Гнедич Н.И. // Русские писатели 1800 – 1917. Биографический словарь. М.: «Большая советская энциклопедия», 1992, с.587.
[10] Вересаев В.В. Спутники Пушкина в 2 тт., т.2, М.: «Советский спорт», 1993, с.318.
[11] Там же.
[12] Морозов П. Эпиграмма Пушкина на перевод Илиады // Пушкин и его современники. Вып.XIII , С-Пбг, 1910, с.14.
[13] Там же.
[14] В ИМЛИ РАН им. Горького издается Собрание сочинений А.С.Пушкина, расположенных в хронологическом порядке.
[15] Пушкин (Под редакцией С. А. Венгерова) — СПб.: Издание Брокгауза-Ефрона, 1907- 1915 — (Библиотека великих писателей)
[16] Пушкин А.С. Поэзия, М.: АСТ, 2008, сс.782, 783.
[17] Пушкин А.С. Полн.собр. соч. в 19 т., М.: «Воскресенье», 1995, т.3, с.1282.
[18] Цявловская Т.Г. Рисунки Пушкина. М.: «Искусство», 1987, с.179.
[19] Другое определение – портрет Н.С.Мордвинова (Л.А.Краваль) представляется менее вероятным.
[20] Определение Т.Г.Цявловской.
[21] Определение Венгерова С.А., другое определение – портреты А.К.Бошняка (Л.А.Краваль).
[22] Пушкин А.С. Полн.собр. соч. в 19 т., т.18, с.109.
