Имя центрального персонажа повести Пушкина «Гробовщик» выглядит, парадоксальным образом, и странным и самоочевидным. Можно даже сказать: слишком экзотичным для «гробокопателя». Однако все исследовательские размышления на эту тему ограничивались констатацией двух фактов: а) совпадения инициалов Адрияна Прохорова и «издателя А.П.», не говоря уже об инициалах создателя «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина», что позволяло судить о некоторой степени авторского присутствия в образе; б) якобы доказанной реальности возможного прототипа – какого-то соседа Гончаровых, упоминаемого Пушкиным под именем «Адриян» в письме к Н.Н. Гончаровой от 4 ноября 1830 года. По отношению к последнему факту даже закономерный исследовательский скептицизм пронизан предубеждением и инерцией: «Но если в районе Скарятинского переулка и был какой-то гробовщик, то имя его было, уж верно, не Адриан», - замечает А. Глассэ[1], явно забывая, что в пушкинском письме упоминается не гробовщик Адриян, а сосед Адриян[2].
Тем не менее, возможно, перед нами факт авторского присутствия в конкретном образе, и в произведении в целом, причем не формально-структурного, а вполне зримого, наподобие автопортрета художника в затененном пространстве собственной картины. Авторское присутствие нисколько не отменяет, но даже оттеняет и подчеркивает факт реальности возможного прототипа: часть действительности, сохранившись в памяти художника, стала частью его мира и присутствует в картине.
Вместе с тем, если «Гробовщик» – не бытописательный очерк, имя центрального персонажа должно иметь определенную семантическую значимость. Так, одним из возможных является прочтение повести в ключе литературной полемики «Арзамаса» с «Беседой любителей русского слова»[3]. Неудивительно, что этот вопрос переключает исследовательское внимание к размышлениям на тему: «Кто есть кто в «Гробовщике»?». При этом очень велик соблазн всех персонажей распределить сообразно их возможным прототипам из противостоящих литературных лагерей. И по справедливости главная роль в этом действе отдается самому автору. Выходит произведение целиком построенное на литературной полемике (благо, что в нем есть конфликт); более того, на литературной полемике приблизительно пятнадцатилетней давности[4].
Все это, однако, не исключает справедливости предположения (если хоть в какой-то мере задаваться провокационным вопросом «кто есть кто в «Гробовщике»?»), что в образе Адрияна Прохорова мог выразить некие сокровенные мысли сам поэт[5]. Языковая семантика имени очень немного позволяет понять в семантике литературной. «Чернота» эта говорит ровно столько, сколько и совпадение инициалов «А.П.». Имеет ли все это какой-то смысл за пределами «арзамасской» литературной рефлексии? Неужели самоидентификация автора в произведении должна ограничиваться одним только смыслом, конкретно-полемическим?
У имени, и образа, в пушкинском произведении нет однозначных, прямых, абсолютных, исчерпывающих соответствий. Вместе с тем имело бы смысл сосредоточиться на имени центрального персонажа, так как одно из возможных соответствий, в большей или меньшей степени, очевидно.
Тема свадьбы и супружества – общая для всех повестей белкинского цикла. Прямо или косвенно, сюжет образуется в связи с бракосочетанием героев[6]. (Напомним, что и в «Выстреле» вторая дуэль с графом могла не состояться, если бы противник Сильвио не стал женатым человеком.) Только в «Гробовщике», кажется, свадебная тема имеет косвенное значение. Однако, не посетил бы Адриян Прохоров торжества по случаю серебряной свадьбы, не вступил бы он в столь «значимый» «цеховой» и «конфессиональный» конфликт с басурманами, вряд ли состоялся бы его «пир» на новоселье с мертвецами православными.
Но это – на уровне сюжетно-композиционном, и в пародийно-фарсовой тональности. Сама же свадебная тема в «Гробовщике», действительно, звучит приглушенно, да и в необычном для «Повестей Белкина» ключе: двадцать пять лет счастливой семейной жизни. Правда, не у главного героя; к слову сказать, не только внутренняя, но и внешняя сторона жизни которого для читателя во многом остается недоступной[7].
Возможно, в образе гробовщика Адрияна запечатлены сокровенные размышления поэта накануне женитьбы. О любви, верности и смерти, о судьбе. Потому что, предприняв столь важный шаг, человек оказывается на пороге новой жизни. Вспоминаются пушкинские слова из письма П.А. Плетневу от 29 сентября 1830 года: «Баратынский говорит, что в женихах счастлив только дурак; а человек мыслящий беспокоен и волнуем будущим»[8].
Обратимся к известному факту: Адриян и Наталия, супружеская пара святых мучеников (296 г.), в самой смерти сохранивших верность. (Наталия, будучи вдовой мученика Адрияна, отвергает предложения о браке от знатного тысяченачальника и тайно хранит в знак верности и скорби отрубленную руку супруга в изголовье своей постели.)
В каждой из «Повестей Белкина» читатель узнает (прямо или косвенно) о завершении первых испытаний, выпавших на долю супругов, и только в «Гробовщике», кроме достоверности продолжительного союза Готлиба и Луизы Шульц, нет иного сколько-нибудь ясного намека на возможность различения хотя бы только начальных знаков судьбы. Именно в это зияние и уходят думы поэта о земном пути. Начало – точная дата продажи первого гроба – 1799 год. К «автобиографической дате» добавляется еще одна фамильная деталь: «клочки светло-зеленого и красного сукна ветхой холстины»[9] – остатки мундира отставного сержанта гвардии Петра Петровича Курилкина – цвета мундира лейб-гвардии Измайловского полка[10], в котором сержантами начинали службу как отец, Сергей Львович, так и Василий Львович, дядя поэта[11]. Ласковая улыбка и костяные объятия Петра Петровича Курилкина в атмосфере праздника новоселья могли бы выглядеть как благословение и напутствие…
Попытки прочитать судьбу всегда сопровождает дыхание смерти. Отсюда – странное соседство серебряной свадьбы с пригрезившимися похоронами и пиром мертвецов. Думается, что не призраком «Каменного гостя»[12] были навеяны размышления поэта о грядущей семейной жизни, а воспоминанием о супружеской паре святых – покровителей невесты. Меньше всего автору настоящей заметки хотелось бы утверждать: «Адриян Прохоров – это Пушкин, обращающийся к Наталии Николаевне накануне женитьбы». Подход «кто есть кто» не совсем корректен, так как, хотя и затрагивает что-то в повести, но не саму повесть. Нам лишь хотелось бы поставить акцент на очевидно значимой для Пушкина детали – хорошо известной современникам жизни святых Адриана и Наталии, пояснив тем самым контекст, в котором фигурирует имя главного героя. Но не более того: любая определенность ускользает при чтении повести «Гробовщик». Намерение увидеть в ней полемику литературного или религиозного свойства, многословие гипотез и утверждений, - все это с самого начала составляет контраст угрюмости и задумчивости персонажа.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1]. Глассэ А. О мужичке без шапки, двух бабах, ребеночке в гробике, сапожнике немце и прочем // Новое литературное обозрение. № 23. 1997. С.104. Исследовательница справедливо считает, что одного только упомянутого пушкинского письма недостаточно для вывода о реальности прототипа (подробнее см. с. 103-104).
[2]. «Как вам не стыдно было оставаться на Никитской во время эпидемии? Так мог поступить ваш сосед Адриян, который обделывает выгодные дела». (Посл. фраза в оригинале: “C’est bon pour votre voisin Адриан qui doit faire de bonnes affaires” (Пушкин А.С. Собр соч. в десяти томах под ред. Б.В. Томашевского. Т. Х. М., 1958. С. 823, 313). К слову сказать, конечно, упоминания о каких-то «выгодных делах» не позволяет заключать, что некий сосед Адриян (если все это не плод совместной фантазии Пушкина и его невесты) непременно был гробовщиком.
[3]. См.: Глассэ А. О мужичке без шапки, двух бабах, ребеночке в гробике, сапожнике немце и прочем // Новое литературное обозрение. № 23. 1997. С. 92-117.
[4]. В одной из работ автором настоящей заметки уже была предпринята попытка прочтения некоторых элементов образной системы «Гробовщика» в ключе литературной полемики конца 1820-х – начала 1830 г., которая, вероятно, была более актуальна для Пушкина в период работы над «Повестями». Вместе с тем полемические интенции не могли выражаться в художественном произведении в отношении непосредственного литературного противника: для этого существовал публицистический жанр; кроме того, полемизирующие стороны говорили на совершенно различных языках, поэтому литературная рефлексия Пушкина, если и адресовалась «арзамасским» друзьям, то в абсолютно ином контексте. (Подробнее об этом: Смирнова Н.Н. «Гробовщик» А.С. Пушкина и некоторые эпизоды литературно-критической полемики конца 1820-х – начала 1830 года // Начало. Сборник статей. Вып. 5. М., 2002. С. 89-97).
[5]. Ср.: А. Глассэ, в подтверждение идеи авторской самоидентификации в произведении, указывает: «Словари имен дают такое толкование имени гробовщика: Адриан – черный , от латинского Adrianus, прозвища выходцев из портового города Adria, известного в древности черным песком своего берега и давшего название Адриатическому морю» (Глассэ А. О мужичке без шапки, двух бабах, ребеночке в гробике, сапожнике немце и прочем // Новое литературное обозрение. № 23. 1997. С. 104).
[6]. Оставим за пределами настоящей заметки суждения о гражданском или церковном браке персонажей в «Станционном смотрителе».
[7]. Гей Н.К. Мир Повестей Белкина // А.С. Пушкин «Повести Белкина». Научное издание / Под. Ред. Н.К. Гея, И.Л. Поповой. М., 1999. С. 427-429, 441-444.
[8]. Подробнее о размышлениях Пушкина накануне женитьбы: Гей Н.К. Пушкин в 1830 году. Хронологический очерк // А.С. Пушкин «Повести Белкина». Научное издание / Под. Ред. Н.К. Гея, И.Л. Поповой. М., 1999. С. 128-130.
[9]. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Т. 1-16. М.-Л.,1937-1949. Т. VIII, с. 93-94.
[10]. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск. (2-е изд.) Ч. 5. СПб., 1899. С. 52-53, 60, 62-64.
[11]. См.: Вегнер М.О. Предки Пушкина // Род и предки Пушкина. М. 1995. С. 197.
Об атмосфере и событиях, предшествующих написанию «Гробовщика» см.: Гей Н.К. Пушкин в 1830 году. Хронологический очерк // А.С. Пушкин «Повести Белкина». Научное издание / Под. Ред. Н.К. Гея, И.Л. Поповой. М., 1999. С. 125-140; Смирнова Н.Н. Мир отцов и «тайны гроба» (Повесть А.С. Пушкина «Гробовщик») // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. № 1. 1999. С. 239-244.
[12]. Ср. размышления М.О. Гершензона в статье «Тень Пушкина» (1923) о том, что «Гробовщик» является автопародией к замыслу «Каменного гостя» (М.О.Гершензон. Избранное. Т. 1. Москва – Иерусалим, 2000. С. 181-182.).
Опубликовано:
Об имени АДРИЯН в повести "Гробовщик" // МОСКОВСКИЙ ПУШКИНИСТ. Вып. XII / Сост. и научн. ред. В.С.Непомнящий. М., ИМЛИ РАН, 2009. С. 359-363.
